Кальсонер выбежал в вестибюль, где помещался на площадке огромный брошенный орган Альпийской Розы.
— Я ж делопроизводитель! — в ужасе облившись потом, визгнул Коротков, — выслушайте меня, товарищ Кальсонер!
— Товарищ! — заревел, как сирена, ничего не слушая, Кальсонер, и, на ходу обернувшись к Пантелеймону, крикнул: — примите меры, чтоб меня не задерживали!
— Товарищ! — испугавшись, захрипел Пантелеймон,— что ж вы задерживаете?
И не зная, какую меру нужно принять, принял такую, — ухватил Короткова поперек туловища и легонько прижал к себе, как любимую женщину. Мера оказалась действительной, — Кальсонер ускользнул, словно на роликах скатился с лестницы и выскочил в парадную дверь.
— Пит! Питт! — закричала за стеклами мотоциклетка, выстрелила пять раз и, закрыв дымом окна, исчезла. Тут только Пантелеймон выпустил Короткова, вытер пот с лица и проревел:
— Бе-да!
— Пантелеймон… — трясущимся голосом спросил Коротков, — куда он поехал? Скорей скажи, он другого, понимаешь ли…
— Кажись, в Центроснаб.
Коротков вихрем сбежал с лестницы, ворвался в шинельную, схватил пальто и кэпку и выбежал на улицу.
Короткову повезло. Трамвай в ту же минуту поравнялся с Альпийской Розой. Удачно прыгнув, Коротков понесся вперед, стукаясь то о тормазное колесо, то о мешки на спинах. Надежда обжигала его сердце. Мотоциклетка почему-то задержалась и теперь тарахтела впереди трамвая и Коротков то терял из глаз, то вновь
