— Его калоши?! — выл через минуту Персиков в передней.
— Они забыли, — отвечала дрожащая Марья Степановна.
— Выкинуть их вон!
— Куда же я их выкину. Они придут за ними.
— Сдать их в домовый комитет. Под расписку. Чтоб не было духу этих калош! В комитет! Пусть примут шпионские калоши!..
Марья Степановна, крестясь, забрала великолепные кожаные калоши и унесла их на черный ход. Там постояла за дверью, а потом калоши спрятала в кладовку.
— Сдали? — бушевал Персиков.
— Сдала.
— Расписку мне.
— Да, Владимир Ипатьич. Да неграмотный же председатель!..
— Сию. Секунду. Чтоб. Была. Расписка. Пусть за него какой-нибудь грамотный сукин сын распишется!
Марья Степановна только покрутила головой, ушла и вернулась через ¼ часа с запиской:
«Получено в фонд от проф. Персикова 1 (одна) па кало. Колесов».
— А это что?
— Жетон-с.
Персиков жетон истоптал ногами, а расписку спрятал под пресс. Затем какая-то мысль омрачила его крутой лоб. Он бросился к телефону, вытрезвонил Панкрата в институте и спросил у него: «все ли благополучно»? Панкрат нарычал что-то такое в трубку, из чего можно было понять, что, по его мнению, все благополучно. Но Персиков успокоился только на одну минуту. Хмурясь, он уцепился за телефон и наговорил в трубку такое:
— Дайте мне эту, как ее, Лубянку. Мерси… Кому тут из вас надо сказать… у меня тут какие-то подозрительные суб’екты в калошах ходят, да… Профессор IV университета Персиков…
