— 74 —
— Нѣтъ, не хочу...
— Какъ знаешь, а оно очень пользительно, ежели...
— Что ежели? Ты думаешь, я это съ пьяныхъ глазъ? И не думалъ... У меня это бываетъ. Самъ знаю, что пройдетъ, а все-таки боюсь. Ты не уходи, а посиди со мной.
— Хорошо, хорошо.
Александръ Иванычъ сѣлъ напротивъ отца Спиридона, подперъ голову руками и долго молчалъ.
— Да-а...— протянулъ онъ наконецъ, прислушивваясь къ чему-то.—Вѣрно.
Еще помолчали. Александръ Иванычъ еще нѣсколько разъ повторилъ свое „да“, а потомъ проговорилъ, обращаясь къ отцу Спиридону:
— За кого ты меня принимаешь, попъ?
— Какъ за кого? Становой приставъ...
— Нѣтъ, не то. Ты говори по человѣчеству... Я вѣдь отлично знаю, что вотъ ты сейчасъ думаешь. И скажу... Да, скажу. Ты думаешь, что вотъ, молъ, Александръ Иванычъ допился до хмельниковъ. Такъ? Пожалуйста, не отпирайся... Все знаю. Да, знаю, что и всѣ другіе думаютъ. Они думаютъ, что Александръ Иванычъ живодеръ, что онъ беретъ взятки, что ему давно бы пора въ тюрьмѣ сидѣть... Сдѣлай милость, все понимаемъ.
— Оно, дѣйствительно, нѣкоторые ропщутъ...— осторожно заявилъ о. Спиридонъ.— Скоръ ты на руку, Александръ Иванычъ, и потомъ ругатель.
— Кто это смѣетъ говорить? — грозно спрашивалъ Александръ Иванычъ, и сейчасъ же самъ отвѣтилъ самому себѣ:—Есть грѣхъ. Не попадайся мнѣ въ руки... Въ бараній рогъ согну. Кто можетъ мнѣ прѣнятствовать? А?.. Да я... И беру, да, беру, но яко благодарность. Человѣка надо въ острогъ, а онъ откупится сотеннымъ бнлетомъ, значитъ, онъ же выигрываетъ, а не я. Значитъ, я ему же добра желаю. Да что тутъ говорить!
Александръ Иванычъ 6ѣзнъдѣжно махнулъ рукой, точно придавленный мыслью о со6ствѣнныхъ благодѣяніяхъ.
— Нѣтъ, ты скажи мнѣ но душѣ, что ты обо мнѣ думаешь? — началъ онъ снова, глядя пристально въ глаза отцу Спиридону.
О. Спиридонъ опять немного замялся.
— И не говори,—перебилъ его Алѣксандръ Иванычъ:—не нужно. Знаю. И ты то же думаешь, что другіе. И напрасно берешь грѣхъ надушу, попъ... Все равно, вы ничего не знаете. Такъ, зря думаете... да. Хуже я, чѣмъ вы думаете. Теперь понялъ?
— Ничего не понимаю, Александръ Иванычъ.
— Вотъ то-то и есть. Люблю, когда человѣкъ правду говоритъ. Дорогого это стоитъ... т.-е. правда.
Становой сѣлъ рядомъ съ отцомъ Спиридономъ и заговорилъ быстро, какъ Никита:
Ты вотъ меня такпмъ знаешь, а я-то гдѣ началъ службу? Вотъ то-то и оно-то. На каторгѣ, попъ, когда еще каторга была въ Тобольской губерніи. Былъ такой казенный каторжный винокуренный заводъ... Я тамъ помощникомъ смотрителя служилъ. Молодъ былъ, смѣлъ, удалъ... Тенерь и преступленій ужъ такихъ нѣтъ, какъ тогда. У насъ все больше отбывали каторгу но прѣступленіямъ противъ помѣщичьей власти и противъ воинскаго устава. Охъ, сколько народу прошло... Однихъ бабъ сколько было. Все больше изъ дворовыхъ, старше двадцати лѣтъ не было. Обижали ихъ помѣщики да помѣщичьи бурмистры, ну, а онѣ того, своимъ средствіемъ — все поджигательницы больше. Какъ отбудетъ каторгу, сейчасъ замужъ. Молодой все народъ,
