шенно безпричинное упрямство. Ничего не оставалось, какъ воевать съ нимъ тѣмъ же оружіемъ, тѣмъ болѣе, что по ночамъ въ лѣсу Павлинъ боялся не звѣря или человѣка, а „лѣшака“ или „лѣшачихи“, которые продѣлываютъ надъ людьми всевозможныя пакости. Павлинъ по-своему былъ даже начитанный человѣкъ, но освободиться отъ разной чертовщины былъ рѣшительно не въ силахъ.
Признаться сказать, итти десять верстъ на Разметь, послѣ цѣлаго дня утомительной охоты, было дѣломъ нелегкимъ, и на меня не одинъ разъ нападало свойственное въ такихъ случаяхъ малодушіе. Каждая хорошая ель, открытый берегъ рѣчки или укромный уголокъ гдѣ-нибудь подъ скалой такъ и манилъ отдохнуть, но прежде всего нужно было выдержать характеръ и поддержать авторитетъ предъ ослабѣвшимъ товарищемъ.
Солнце быстро опускалось. Лѣсъ темнѣлъ. Маленькая горная тропинка дѣлала, повидимому, совершенно ненужные повороты и кривулины, точно для того только, чтобы помучить насъ. Солнечный закатъ въ горахъ удивительно красивъ. Тѣни нарастаютъ, и со всѣхъ сторонъ, точно сознательно, будто живая, начинаетъ надвигаться на васъ ночная глухая мгла. Затихшій воздухъ чутко держитъ каждый шорохъ, и, въ параллель съ этимъ, ваши собственныя чувства получаютъ какое-то болѣзненное напряженіе,—именно въ такіе переходные моменты дня больше всего и „блазнитъ“ непривычному человѣку. Ухо, еще полное дневного шума, слышитъ несуществующіе звуки, а глазъ отчетливо видитъ въ перебѣгающихъ и колеблющихся тѣняхъ созданія собственнаго воображенія. Вообще, переживаешь неопредѣленно-тревожное настроеніе, которое въ каждый моментъ готово перейти въ дѣтскую панику. Только такіе „лѣсники“, какъ Ѳомичъ, сживаются съ таинственной жизнью лѣса настолько, что ихъ уже ничто не въ состояніи напугать. Какъ хотите, но въ лѣсу голова работаетъ совсѣмъ не такъ, какъ у себя дома, и прежде всего здѣсь поражаетъ васъ непривычная лѣсная тишина, которая даетъ полный разгулъ воображенію, точно идешь по какому-то заколдованному царству. Днемъ эта тишина нарушается вѣтромъ и птицами, а ночью вы окончательно предоставлены самому себѣ и невольно прислушиваетесь уже къ тому, что незримо хранится въ глубинѣ вашей души. Выплываютъ смутные образы, неясныя лица, звуки и краски.
Павлинъ покорно плелся за мной и, вѣроятно, для храбрости, нѣсколько разъ принимался ругаться, просто такъ ругаться, въ воздушное пространство, не относясь лично ни къ кому и ни къ чему. Въ одномъ мѣстѣ, спустившись въ глубокій логъ, гдѣ было уже совсѣмъ темно, Павлинъ остановился и заявилъ самымъ рѣшительнымъ образомъ:
— Мы не туда идемъ…
Спорить съ нимъ не стоило, и я продолжалъ итти впередъ. Дѣйствительно, начинало казаться, что мѣсто какъ будто не то: и лѣсъ другой, и дорожка дѣлала совсѣмъ ненужные повороты. Являлось серьезное сомнѣніе, что мы сбились съ дороги, такъ какъ и по времени должны были быть уже на мѣстѣ. Крутой подъемъ, который начинался прямо отъ лога, походилъ на Разметъ, но кругомъ было такъ много горъ и всѣ подъемы на нихъ по извилистымъ горнымъ тропинкамъ такъ похожи одинъ на другой. Наступившая ночная свѣжесть придала намъ силы; солнце уже закатилось, и мимолетныя горныя сумерки сейчасъ же смѣнились ночью, холодной и туманной, какія бываютъ только въ горахъ. Показались первыя звѣздочки, теплившіяся въ бездонной глубинѣ фосфоричискимъ свѣтомъ, какъ свѣтляки въ травѣ: выплылъ молодой мѣсяцъ, пустившій широкую и туманную полосу перелива-
