На столбъ вскарабкался проворно ’ Тигрикъ-котъ И петлю привязалъ,
мяукнувши: „Ну, вотъ!“ Почуялъ ХитроЛисъ,
что все теперь пропало И вздрогнулъ. Волка злость и радость разбирала. Оскалилъ зубы онъ и закричалъ со смѣхомъ:
„День нынче солнечный, одѣтъ ты теплымъ мѣхомъ, Чего. же такъ дрожишь: страдаешь лихорадкой?
Тогда мы напоимъ тебя настойкой сладкой: Лѣсною лучшею душистою малиной,
Ты пилъ ее не разъ оъ твоею Эрмелиной.“ Но Хйтролисъ еще не потерялъ надежды.
На лѣстницу ступилъ и, опустивши вѣжды, Вздохнулъ онъ глубоко и грустно
произнесъ:
„Смерть близится моя, и разрѣшенъ вопросъ. Предъ смертью я молю звѣриное собранье Позволить мнѣ сказать... Хочу дать показанье И этимъ, можетъ быть, я многихъ
здѣсь спасу
Отъ обвиненія. Съ собой не унесу Я тайну страшную въ безмолвную могилу. “ Тутъ закричали всѣ: „Собранье присудило Тебя къ повѣшенью, не можемъ слова дать! Повѣсить — и конецъ, а нечего болтать:"
На столб вскарабкался проворно ’ Тигрик-кот И петлю привязал,
мяукнувши: „Ну, вот!“ Почуял ХитроЛис,
что всё теперь пропало И вздрогнул. Волка злость и радость разбирала. Оскалил зубы он и закричал со смехом:
„День нынче солнечный, одет ты теплым мехом, Чего. же так дрожишь: страдаешь лихорадкой?
Тогда мы напоим тебя настойкой сладкой: Лесною лучшею душистою малиной,
Ты пил ее не раз оъ твоею Эрмелиной.“ Но Хйтролис еще не потерял надежды.
На лестницу ступил и, опустивши вежды, Вздохнул он глубоко и грустно
произнес:
„Смерть близится моя, и разрешен вопрос. Пред смертью я молю звериное собранье Позволить мне сказать... Хочу дать показанье И этим, может быть, я многих
здесь спасу
От обвинения. С собой не унесу Я тайну страшную в безмолвную могилу. “ Тут закричали все: „Собранье присудило Тебя к повешенью, не можем слова дать! Повесить — и конец, а нечего болтать:"
