Я слышу хриплый крикъ и карканье воронъ,
А эти иволги, скворцы и соловьи…
Увы! Замѣнятъ ли ихъ жалкія тви-тви
Которыми они кичатся на показъ,
Могучій голосъ вашъ, какъ мѣдный трубный гласъ!»
«Вотъ какъ, и это все?» промолвилъ Звонкопѣвъ,
Подъ лестью сладкою всю хитрость проглядѣвъ.
«Спою!» и, гребень свой закинувъ съ видомъ важнымъ,
Весь дворъ онъ огласилъ «ку-ку-ре-ку!» протяжнымъ.
«Не дурно,» похвалилъ съ улыбкой Хитролисъ,
«Но съ вашимъ пѣніемъ проснулись, понеслись
Воспоминанія исчезнувшихъ временъ:
Ахъ, какъ онъ дивно пѣлъ, отецъ вашъ, Свѣтлозвонъ!
Артистъ! Онъ звукъ давалъ всегда съ такимъ умѣньемъ,
Что всѣ прохожіе внимали съ восхищеньемъ.»
Тщеславный Звонкопѣвъ, задѣтый за живое,
Запѣлъ опять и пѣлъ звучнѣй и громче вдвое.
А Хитролисъ: «Теперь вамъ лучше удается,
Я слышу хриплый крик и карканье ворон,
А эти иволги, скворцы и соловьи…
Увы! Заменят ли их жалкие тви-тви
Которыми они кичатся напоказ,
Могучий голос ваш, как медный трубный глас!»
«Вот как, и это всё?» промолвил Звонкопев,
Под лестью сладкою всю хитрость проглядев.
«Спою!» и, гребень свой закинув с видом важным,
Весь двор он огласил «ку-ку-ре-ку!» протяжным.
«Недурно», похвалил с улыбкой Хитролис,
«Но с вашим пением проснулись, понеслись
Воспоминания исчезнувших времён:
Ах, как он дивно пел, отец ваш, Светлозвон!
Артист! Он звук давал всегда с таким уменьем,
Что все прохожие внимали с восхищеньем.»
Тщеславный Звонкопев, задетый за живое,
Запел опять и пел звучней и громче вдвое.
А Хитролис: «Теперь вам лучше удаётся,
