Мужикъ подумалъ. Съ ношей Спѣшитъ въ кусты бѣжать. „Ужъ больно хвостъ хорошій, Не дурно бы продать.“ Схватить онъ звѣря хочетъ За пышный рыжій хвостъ,
А звѣрь-т0 какъ отскочитъ!
Не очень видно простъ. Плетется еле-еле Мужикъ, такъ тяжело:
Всѣ руки занѣмѣли,
Плечо все затекло.
Въ поту онъ, задохнулся, Совсѣмъ нѣтъ больше силъ. Съ проклятьемъ онъ нагнулся И тушу съ плечъ спустилъ. „Пусть," думаетъ, „свинина Въ травѣ здѣсь полежитъ."
И, разогнувши спину.
За звѣремъ онъ спѣшитъ. Какъ разъ для Изенгрина Счастливый мигъ насталъ: Лежитъ одна свинина.
Онъ изъ кустовъ привсталъ. Настороживши уши,
Бѣжитъ, спѣшитъ, и вотъ, Кусокъ тяжелой туши Назадъ въ зубахъ несетъ.
А Хитролисъ, почуя,
Что ихъ обѣдъ готовъ, Помчался въ лѣсъ, ликуя,
Мужик подумал. С ношей Спешит в кусты бежать. „Уж больно хвост хороший, Не дурно бы продать.“ Схватить он зверя хочет За пышный рыжий хвост,
А зверь-т0 как отскочит!
Не очень видно прост. Плетется еле-еле Мужик, так тяжело:
Все руки занемели,
Плечо всё затекло.
В поту он, задохнулся, Совсем нет больше сил. С проклятьем он нагнулся И тушу с плеч спустил. „Пусть," думает, „свинина В траве здесь полежит."
И, разогнувши спину.
За зверем он спешит. Как раз для Изенгрина Счастливый миг настал: Лежит одна свинина.
Он из кустов привстал. Настороживши уши,
Бежит, спешит, и вот, Кусок тяжелой туши Назад в зубах несет.
А Хитролис, почуя,
Что их обед готов, Помчался в лес, ликуя,
