— Неужели в течение столь продолжительного времени, — сказал воевода, — вы не познали, какое человеколюбие оказывает вам наш справедливейший князь? Ибо он столько лет щадит вас, хотя бы мог уже давно предать вас смерти. Вам надлежало бы за такое, оказываемое вам, милосердие быть благодарными ему, молиться за него и любить его всем сердцем.
Святые отвечали:
— Наш закон повелевает молиться за наших врагов и оказывающих нам притеснение и обиды, — посему и за вашего князя мы молимся Богу. А любить его всем сердцем мы не можем, ибо нам возбраняет это святый Пророк Давид, взывающий к Богу так: не ненави́дѧщихъ ли тѧ̀ гдⷭ҇и возненави́дѣхъ[1].
На это воевода сказал:
— Как может быть, чтобы кто молился за того, кого ненавидит? Поистине вы лжете, говоря, что молитесь за князя, коего ненавидите.
Святые ответили:
— Мы истину говорим, что молимся о нем Богу, дабы Бог просветил помраченные неверием душевные очи его, чтобы ему познать путь правды и благочестно почитать Бога, приняв истинную веру (христианскую) вместо той ложной, которую он теперь имеет и о которой думает, что она истинная. Если бы ваш князь узнал и принял истинную веру, тогда мы не только возлюбили бы его всем сердцем, но и воздавали бы ему должное почитание, по словам Пророка Давида: «мнѣ́ же ѕѣлѡ̀ че́стни бы́ша дрꙋ́зи твоѝ, бж҃е».
Воевода тогда сказал:
— Не безумны ли греческие и римские князья, если думают, что столь большой наш народ, мужественный и сильный, мог быть собран воедино без Божественного промышления? Если бы мы были ненавидимы Богом и Он не имел бы о нас никакого промышления, мы не умножились бы так и не были бы такими, каковы теперь, что вы и сами видите.
Святые отвечали:
— Мы не то говорим, что вы живете без Божественного промышления, ибо никто не лишен Его промышления. Если кто и не знает Бога, если кто нечестивыми делами оскорбляет Его,
