также претерпела много горя; в нее из разных мест собрались святые Отцы и при игумене Василии преподобном угождали Богу постническим житием.
Во время агарянского междоусобия и разбойнических нападений они не выходили никуда из своей обители. Хотя они и могли бы, оставив Лавру, спастись от варваров в Иерусалиме, но не хотели покинуть того святаго места, где первоначально приняли на себя иго Христово; раз умерев для мира, они не страшились смерти, но, положившись на Христа, говорили:
— Владыка наш, если захочет, может спасти нас от рук варварских, — если же будет угодно Его праведной воле отдать нас варварам на убиение, то пусть Господь поскорее пошлет нам мучение, полезное для души. Примем, — говорили они друг другу, — полезное от руки Владыки нашего, не возвратимся от страха из безмолвной пустыни в суету мирскую, чтобы не осудили нас все, как робких, не соблюдающих повелений Господа нашего, говорящего: не ᲂу҆бо́йтесѧ ѿ ᲂу҆бива́ющихъ тѣ́ло, дꙋши́ же не могꙋ́щихъ ᲂу҆би́ти[1]. Хорошо видеть удаляющихся от мира в пустыню и идущих по Христовым стопам; но как плохо видеть, если они, немного пожив в пустыне, бегут оттуда из страха перед людьми и возвращаются в мир; пусть не посмеется над нами общий всех враг диавол, боязнью варваров изгоняющий нас из безмолвной пустыни в город; он много раз был побеждаем нами с помощью Христа, Царя нашего, и бежал от нас как пес, позорно прогнанный. Нам не надо каменных стен для защиты: вместо стены необоримой — защитник наш Христос, Которому мы у святаго Давида научились петь: бꙋ́ди мѝ въ бг҃а защи́тителѧ, и҆ въ до́мъ прибѣ́жища, є҆́же сп҃сти́ мѧ[2]. Не имеем мы броней и шлемов, не имеем щитов, чтобы отразить вражеские стрелы, но у нас есть духовное оружие любви, броня надежды, щи́тъ вѣ́ры и҆ шле́мъ сп҃се́нїѧ[3], которыми вооружимся. Нет у нас полков воинских, которые защищали бы нас от врагов: но ѡ҆полчи́тсѧ а҆́гг҃лъ гдⷭ҇ень ѻ҆́крестъ боѧ́щихсѧ гдⷭ҇а, и҆ и҆зба́витъ нас[4]; на́мъ бо є҆́же жи́ти, хрⷭ҇то́съ, и҆ є҆́же ᲂу҆мре́ти, прїѡбрѣ́тенїе
