сырой и холодный; туманъ, сырость, видъ представителей враждебныхъ намъ націй, все это нисколько не располагало къ веселію, а напротивъ того, повергало въ раздумье и дѣлало меня болѣе обыкновеннаго молчаливымъ. Послѣ продолжительнаго, довольно нескладнаго разговора съ двумя вышепоименованными генералами, я не могъ не согласиться войти въ одну изъ палатокъ и, по самому любезному приглашенію старика Collin Campbell’я, выпить рюмку хереса. Каково было мое удивленіе, когда, войдя въ эту палатку, я засталъ въ ней въ то время всей арміи хорошо извѣстнаго весельчака, запѣвалу, кутилу и поэта А. Н. Амосова, въ дружескомъ и интимномъ разговорѣ съ англійскимъ артиллерійскимъ капитаномъ Моррисомъ. Не смотря на полное незнаніе Амосовымъ англійскаго, а Моррисомъ французскаго языка, они не только понимали другъ друга, но уже успѣли угоститься, и когда я вошелъ, Амосовъ уже предлагалъ Моррису пить Bruderschaft. Tout cela m’a laissé une impression pénible… (Все это произвело на меня тяжелое впечатлѣніе…).
17-го марта 1856 года отецъ мой праздновалъ свой пятидесятилѣтній юбилей службы въ офицерскихъ чинахъ, и мнѣ хотѣлось чѣмъ-нибудь особеннымъ почтить этотъ день, но по разнымъ причинамъ я предпочелъ не придавать никакой оффиціальности этому семейному празднику; а потому и ограничился тѣмъ, что просилъ постоянно обѣдающихъ у меня офицеровъ выпить за вдовье моего дорогого юбиляра. Недѣли двѣ спустя я получилъ письмо, которымъ отецъ меня увѣдомлялъ, что 17-го марта государь назначилъ его шефом[1] 4-й роты л.-гв. Сапер-
- ↑ Не всѣмъ въ настоящее время извѣстно значеніе, которое въ то время придавалось подобному отличію; чтобы объяснить его наглядно, я укажу на
