Въ послѣднихъ числахъ ноября, великіе князья получили извѣстіе объ опасной болѣзни императрицы и вмѣстѣ съ тѣмъ приказаніе немедленно возвратиться въ Петербургъ; не помню 1-го, 2-го или 3-го декабря они отправились въ путь. Мы ихъ провожали до десятой версты верхомъ и тогда уже окончательно простились. Мнѣ и въ голову не приходило—что я съ ними разстаюсь только на нѣсколько дней. У насъ никакихъ замѣчательныхъ событій не было и потому нельзя было предвидѣть отправленія кого либо изъ насъ курьеромъ. Не прошло и часу послѣ нашихъ проводовъ великихъ князей, какъ какой-то писарь пришелъ меня звать къ главнокомандующему. Кн. Александръ Сергѣевичъ, подергивая ртомъ (привычка, которая у него обнаруживалась въ особенности когда ему что-нибудь было непріятно), спросилъ меня—готовъ-ли я ѣхать съ донесеніемъ въ Петербургъ. На мой утвердительный отвѣтъ, онъ приказалъ зайти къ нему за депешами на другое утро въ 6 ч. и потомъ, по французски, взялся дѣлать мнѣ топографическое описаніе южной части Крыма, доказывать непроходимость дорогъ и совершенно упуская изъ виду, что онъ самъ себя, какъ главнокомандующаго, жестоко обвиняетъ, рѣшительно совѣтовалъ мнѣ ѣхать до Симферополя верхомъ. По свойственной мнѣ глупости я только гораздо позже догадался, что въ разсчеты князя входило, чтобы поѣздка въ Петербургъ курьеромъ изнурила меня до одуренія и чтобы я не былъ въ состояніи передать своихъ впечатлѣній государю. Послѣ этого милаго разговора съ главнокомандующимъ, я отправился на импровизированный пиръ къ кн. Анатолію Ивановичу Барятинскому. Я говорю „импровизированный“, потому что, послѣ
