а король этимъ сдѣлалъ бы просто нѣчто волшебное, вырвавъ изъ рукъ времени и забвенія живую картину столь далекой дѣйствительности. Король, очевидно забывъ, что я говорю по-итальянски, обратился къ ближайшему сосѣду на этомъ языкѣ и сказалъ:
— Какая умная женщина. Она, кажется, права, а всѣ антикваріи, хотя и сходятъ съ ума по всѣмъ этимъ вещамъ, не придумали ничего подобнаго.
Изъ этихъ словъ я заключила, что король не разсердился на меня; не отвѣтивъ ничего на мои слова, онъ сказалъ:
— Есть изданіе въ нѣсколькихъ томахъ съ гравюрами всѣхъ предметовъ, найденныхъ до сихъ поръ; я велю послать вамъ этотъ сборникъ.
Я искренно поблагодарила короля за этотъ подарокъ, являвшійся для меня болѣе цѣннымъ, чѣмъ всевозможныя украшенія.
Моя поѣздка на вершину Везувія чуть не стала для меня роковой. Я уже нѣсколько дней чувствовала себя плохо, а эта утомительная экскурсія окончательно подорвала мои силы. Я не хотѣла звать неаполитанскихъ докторовъ, такъ такъ мое недовѣріе ко всѣмъ врачамъ вообще сказывалось еще сильнѣе по отношенію къ этимъ; но, склоняясь на просьбы дѣтей и m‑me Дамеръ, я согласилась пригласить нѣкоего Друммонда, англичанина, который не практиковалъ открыто, но съ большимъ самоотверженіемъ и рвеніемъ лечилъ своихъ друзей и соотечественниковъ. Онъ спасъ мнѣ жизнь, заставивъ меня принять во время дозу кастороваго масла, а климатъ и діэта вскорѣ возстановили мое здоровье и позволили мнѣ возобновить свои экскурсіи.
Вскорѣ пришло и лучшее лекарство для меня. Курьеръ привезъ мнѣ очень утѣшительное письмо отъ императрицы, писавшей мнѣ, что она никогда не перестанетъ принимать искреннее участіе въ моихъ дѣтяхъ, и что по пріѣздѣ моемъ въ Петербургъ она поставитъ моего сына на такую
