внушали молодому монарху, что женщина никогда не съумѣетъ управлять имперіей. Въ противовѣсъ ей они восхваляли до небесъ Петра I, этого блестящаго деспота, этого невѣжду, пожертвовавшаго полезными учрежденіями, законами, правами и привилегіями своихъ подданныхъ ради своего честолюбія, побудившаго его все сломать и все замѣнить новымъ, независимо отъ того, полезно ли оно или нѣтъ; нѣкоторые невѣжественные или льстивые иностранцы провозгласили его создателемъ великой имперіи, задолго до него игравшей бо̀льшую роль, чѣмъ та, которая выпала на ея долю въ его царствованіе.
Я каждый разъ, какъ представлялся къ тому случай, откровенно и, можетъ быть, слишкомъ горячо высказывала свое мнѣніе по поводу проповѣдуемыхъ новыхъ дектринъ. Однажды всѣ министры, составлявшіе новое и нѣсколько нелѣпое правительство, а также и нѣкоторые изъ интимныхъ друзей государя, обѣдали у моего брата Александра; они навели разговоръ на Екатерину, критикуя вкривь и вкось всѣ ея дѣянія и не умѣя отличить злоупотребленій, которыя князь Потемкинъ допустилъ въ военномъ дѣлѣ, и недобросовѣстности или невѣжества исполнителей отъ чистоты и глубины намѣреній императрицы, всегда обращенныхъ къ благу и преуспѣянію имперіи. Мой братъ Семенъ присоединился къ нимъ. Это вызвало во мнѣ чувство, которое я не хочу и, пожалуй, теперь и не съумѣю описать. Моя рѣчь, сказанная противъ этихъ нареканій, дышала искренностью и горячностью, какъ всегда въ подобныхъ случаяхъ. Все это меня взволновало до такой степени, что я опасно заболѣла. Не могу не упомянуть, что дверь моя осаждалась посѣтителями и посѣтительницами, спѣшившими узнать о моемъ здоровья; я видѣла въ этомъ доказательство любви и уваженія, которыя еще питали къ памяти великой государыни и благодѣтельницы Россіи.
Слова, произнесенныя за обѣдомъ у моего брата, стали темой всѣхъ разговоровъ въ городѣ; всѣ пріѣзжали выра-
