— Разумѣется! — отвѣчалъ Минчевъ. — А пророкъ Миха — до трехъ.
Конецъ лѣстницы продѣлалъ Пинчевъ уже на собственныхъ ногахъ; у послѣдней ступени ея въ ожиданіи стояла плачущая Рахиль.
— Истинно такъ! — замѣтилъ Пинчевъ. — Вѣрные въ смиреніи ходятъ предъ Господомъ. Минчевъ утвердительно кивнулъ головой.
— Такъ видишь ты! — проговорилъ онъ въ полголоса, обращаясь къ Пинчеву. — И въ древнія то времена евреи становились все слабѣе и слабѣе, гдѣ же имъ теперь имѣть 14000, или хотя бы даже 613 формулъ молитвы. Я вотъ напр., признаю только одну формулу, ту самую, въ которой по мнѣнію пророка Габакука сводятся всѣ остальныя, а именно: «благочестивый живетъ въ вѣрѣ своей».
Въ эту минуту крыша горѣвшаго дома рухнула внутрь, при чемъ изрядный кусокъ обгорѣвшаго стропильнаго бревна отвалился въ сторону улицы и зацѣпилъ по ногѣ Пинчева, да еще и зацѣпилъ то такъ неловко, что бѣднягѣ пришлось на нѣсколько недѣль залѣчь въ постѣль. Разумѣется Минчевъ усердно посѣщалъ больнаго и, разумѣется, безконечныя бѣсѣды по вопросамъ Талмуда составляли въ эти дни источникъ утѣшенія для страдавшаго Пинчева.
Въ одно изъ такихъ посѣщеній Минчевымъ больнаго Пинчева бесѣда ихъ такъ затянулась, что гостю нечего было и думать возвращаться домой; онъ попалъ бы туда слишкомъ ужъ несвоевременно да и прекрасной Эстеркѣ пришлось
— Разумеется! — отвечал Минчев. — А пророк Миха — до трех.
Конец лестницы проделал Пинчев уже на собственных ногах; у последней ступени её в ожидании стояла плачущая Рахиль.
— Истинно так! — заметил Пинчев. — Верные в смирении ходят пред Господом. Минчев утвердительно кивнул головой.
— Так видишь ты! — проговорил он вполголоса, обращаясь к Пинчеву. — И в древние-то времена евреи становились всё слабее и слабее, где же им теперь иметь 14000, или хотя бы даже 613 формул молитвы. Я вот напр., признаю только одну формулу, ту самую, в которой по мнению пророка Габакука сводятся все остальные, а именно: «благочестивый живет в вере своей».
В эту минуту крыша горевшего дома рухнула внутрь, причём изрядный кусок обгоревшего стропильного бревна отвалился в сторону улицы и зацепил по ноге Пинчева, да еще и зацепил-то так неловко, что бедняге пришлось на несколько недель залечь в постель. Разумеется, Минчев усердно посещал больного и, разумеется, бесконечные беседы по вопросам Талмуда составляли в эти дни источник утешения для страдавшего Пинчева.
В одно из таких посещений Минчевым больного Пинчева беседа их так затянулась, что гостю нечего было и думать возвращаться домой; он попал бы туда слишком уж несвоевременно да и прекрасной Эстерке пришлось
