дѣвушка. Я, конечно, и дѣвушка по возрасту и по рожденію, но вѣдь я тоже и кентавръ.
Я помню, какъ дико ударила эта мысль, впервые изъ гулкихъ дѣтскихъ чуяній ясно сказавшаяся въ мозгу!
Но это была правда, я вправду была и есть кентавръ. Кентавры не умѣютъ любить отцовскихъ домовъ съ балконами и кухнями и мертвыми лосиными головами, не умѣютъ помнить матерей и братьевъ, не умѣютъ мѣрить землю и нанимать косарей. Кентаврамъ нужно то, что имъ нужно, не больше: свободы и луга. Кентаврамъ никого не жалко. Если встрѣтятъ милаго, то его любятъ и счастливы, но по немъ не плачутъ, потому что кентавры плакать не умѣютъ и потому что много милаго на большой, нескупой землѣ, равно любимой кочевыми свободными кентаврами, равно своей и равно всѣхъ.
Да, въ тотъ ли вечеръ все это стало ясно, или въ тотъ вечеръ только зародилось сѣмя той ясности, но я узнала тогда и не забыла, что какимъ-то чудомъ у людей родилась не дѣвочка, а царевна-кентавръ.
И она ихъ броситъ, конечно, чтобы найти другую жизнь.
девушка. Я, конечно, и девушка по возрасту и по рождению, но ведь я тоже и кентавр.
Я помню, как дико ударила эта мысль, впервые из гулких детских чуяний ясно сказавшаяся в мозгу!
Но это была правда, я вправду была и есть кентавр. Кентавры не умеют любить отцовских домов с балконами и кухнями и мертвыми лосиными головами, не умеют помнить матерей и братьев, не умеют мерить землю и нанимать косарей. Кентаврам нужно то, что им нужно, не больше: свободы и луга. Кентаврам никого не жалко. Если встретят милого, то его любят и счастливы, но по нём не плачут, потому что кентавры плакать не умеют и потому что много милого на большой, нескупой земле, равно любимой кочевыми свободными кентаврами, равно своей и равно всех.
Да, в тот ли вечер всё это стало ясно, или в тот вечер только зародилось семя той ясности, но я узнала тогда и не забыла, что каким-то чудом у людей родилась не девочка, а царевна-кентавр.
И она их бросит, конечно, чтобы найти другую жизнь.
