Хотя Володя и увѣряетъ, что она говорила ангельское. Но я не увѣрена. Володя на два года моложе меня. Какъ онъ можетъ лучше меня знать? И во всякомъ случаѣ…
Вотъ опять ея шаги, и бренчитъ ключами. Она убирала чай и печенье. Зимой она хозяйничаетъ, съ тѣхъ поръ какъ я въ школѣ пансіонеркой… Она ненавидитъ хозяйство, и зимой всегда злая. Слава Богу, что лѣтомъ Эмма Яковлевна — экономка.
— Miss Maud! I’ll be good! Miss Maud! Miss Maud! I’ll be good! I’ll be good! I’ll be good!
Я-же, правда, хочу быть умницей. Она не вѣритъ и не отвѣчаетъ. Когда я обѣщаюсь, мнѣ никто не отвѣчаетъ, потому что никто не вѣритъ.
«Помоги мнѣ быть умницей!»
И вдругъ я молюсь горячо, и Богъ меня слышитъ.
Если-бы только дома. Если-бы не въ школѣ. Эта школа глупая, скучная…
Шаги Miss Maud.
— Miss Maud! Miss Maud! Good night! Good night!!
Молчитъ. Ближе…
Кричу громче и съ завываньемъ:
— Miss Maud! Good night! Good night! I’ll be good.
Шаги шмыгаютъ мимо, и слышу, какъ Miss Maud фыркаетъ носомъ сердито.
Хотя Володя и уверяет, что она говорила ангельское. Но я не уверена. Володя на два года моложе меня. Как он может лучше меня знать? И во всяком случае…
Вот опять её шаги, и бренчит ключами. Она убирала чай и печенье. Зимой она хозяйничает, с тех пор как я в школе пансионеркой… Она ненавидит хозяйство, и зимой всегда злая. Слава Богу, что летом Эмма Яковлевна — экономка.
— Miss Maud! I’ll be good! Miss Maud! Miss Maud! I’ll be good! I’ll be good! I’ll be good!
Я же, правда, хочу быть умницей. Она не верит и не отвечает. Когда я обещаюсь, мне никто не отвечает, потому что никто не верит.
«Помоги мне быть умницей!»
И вдруг я молюсь горячо, и Бог меня слышит.
Если бы только дома. Если бы не в школе. Эта школа глупая, скучная…
Шаги Miss Maud.
— Miss Maud! Miss Maud! Good night! Good night!!
Молчит. Ближе…
Кричу громче и с завываньем:
— Miss Maud! Good night! Good night! I’ll be good.
Шаги шмыгают мимо, и слышу, как Miss Maud фыркает носом сердито.
