ослѣ скучно. Но онъ просто боялся, потому что былъ трусливъ.
Вотъ тогда, когда катала фельдшерицу, оно и родилось — мое желаніе.
Желаніе бича!
Бичъ для того, чтобы втыкать въ передокъ карфашки!
Бичъ съ высокимъ гнуткимъ стволомъ, съ тонкимъ стройнымъ перегибомъ и тонкимъ, длиннымъ и крѣпко сплетеннымъ ремнемъ.
Я чувствовала его въ рукѣ, знала упругіе толчки тростниковаго ствола о сжатые мои пальцы, видѣла передъ собою стройную его линію высоко вверхъ, и перегибъ, изъ котораго, конечно, не могла торчать острая палочка, какъ всегда изъ моихъ игрушечныхъ кнутиковъ.
И отуманило меня съ того счастливаго утра, когда я катала среди пахучихъ весеннихъ зеленей свою первую любовь, — родившееся во мнѣ мое желаніе.
Махала порожней рукой, сжатою въ кулакъ, такъ рѣшительно впередъ, сухимъ взмахомъ, и вдругъ принимала руку въ локтѣ ловкимъ толчкомъ назадъ. Тогда я слышала, какъ сухо и остро щелкалъ вожделѣнный бичъ шелковою кисточкой на концѣ тонкаго ремня, и ремень длинный, искусно крученый рѣзалъ, зикнувъ и свистнувъ, воздухъ.
осле скучно. Но он просто боялся, потому что был труслив.
Вот тогда, когда катала фельдшерицу, оно и родилось — мое желание.
Желание бича!
Бич для того, чтобы втыкать в передок карфашки!
Бич с высоким гнутким стволом, с тонким стройным перегибом и тонким, длинным и крепко сплетенным ремнем.
Я чувствовала его в руке, знала упругие толчки тростникового ствола о сжатые мои пальцы, видела перед собою стройную его линию высоко вверх, и перегиб, из которого, конечно, не могла торчать острая палочка, как всегда из моих игрушечных кнутиков.
И отуманило меня с того счастливого утра, когда я катала среди пахучих весенних зеленей свою первую любовь, — родившееся во мне мое желание.
Махала порожней рукой, сжатою в кулак, так решительно вперед, сухим взмахом, и вдруг принимала руку в локте ловким толчком назад. Тогда я слышала, как сухо и остро щелкал вожделенный бич шелковою кисточкой на конце тонкого ремня, и ремень длинный, искусно крученый резал, зикнув и свистнув, воздух.
