Что мнѣ было дѣлать иного? Каждый иной мой поступокъ долженъ былъ отразиться не на мнѣ, а на Гертрудъ. Отнынѣ все, что бы я ни сдѣлала для защиты ея и нашей дружбы, отразилось бы не на мнѣ, а на ней.
И плакала, придавленная впервые безпристрастною неправдою жизни.
Гнетъ насилія легъ на мою спину и придавилъ головой къ столу. Зарывъ лице въ платокъ, я плакала и не могла остановиться.
Черезъ три часа позвонилъ по корридорамъ звонокъ къ вечернему чаю, меня же подруги вели подъ руки совсѣмъ разбитую, съ распухшимъ лицемъ и слабыми ногами въ спальню, въ постель…
Потому что любила я свою тоненькую Гертрудъ жалостливою, незабывающею любовью…
И когда она сошла къ намъ съ паучьяго зтажа, я написала ей свою первую кровавую записку.
Съ тѣхъ поръ мы переписывались кровью, и находились вѣстники служить намъ при опасности смертельной.
Я влюбилась въ сестру Луизу Рино. У нея были невозможно-большіе, круглые, совершенно голубые глаза и дѣтскій полный ротикъ, совсѣмъ какъ у небеснаго ангела.
И, такъ какъ выданная тайна моя не связывала больше моего языка, но жгла мое сердце по
Что мне было делать иного? Каждый иной мой поступок должен был отразиться не на мне, а на Гертруд. Отныне всё, что бы я ни сделала для защиты её и нашей дружбы, отразилось бы не на мне, а на ней.
И плакала, придавленная впервые беспристрастною неправдою жизни.
Гнет насилия лег на мою спину и придавил головой к столу. Зарыв лицо в платок, я плакала и не могла остановиться.
Через три часа позвонил по коридорам звонок к вечернему чаю, меня же подруги вели под руки совсем разбитую, с распухшим лицом и слабыми ногами в спальню, в постель…
Потому что любила я свою тоненькую Гертруд жалостливою, незабывающею любовью…
И когда она сошла к нам с паучьего зтажа, я написала ей свою первую кровавую записку.
С тех пор мы переписывались кровью, и находились вестники служить нам при опасности смертельной.
Я влюбилась в сестру Луизу Рино. У неё были невозможно-большие, круглые, совершенно голубые глаза и детский полный ротик, совсем как у небесного ангела.
И, так как выданная тайна моя не связывала больше моего языка, но жгла мое сердце по-
