ность моя очень обширна. Не имѣя средствъ перевести меня въ воронежскую гимназію, куда мнѣ очень хотѣлось, я остался въ родномъ городѣ и сталъ упражняться въ каллиграфіи въ той же городской думѣ, гдѣ мѣсто моего отца занималъ тогда старшій братъ (старше меня лѣтъ на 15). Потомъ служилъ нѣсколько времени у посредника по полюбовному межеванію. Какъ рано появилось у меня влеченіе къ живописи — не знаю. Помню только, что 7-ми лѣтъ ялѣпилъ изъ глины казаковъ, а потомъ — по выходѣ изъ училища, рисовалъ все что мнѣ попадалось, но въ училищѣ не отличался по этой части — скучно было[1]. Когда мнѣ было уже 16 лѣтъ, мнѣ представился случай вырваться изъ уѣзднаго города съ однимъ харьковскимъ фотографомъ, пріѣхавшимъ въ нашъ городъ, по случаю собравшихся войскъ и бывшихъ парадовъ, разводовъ, ученій. Съ этимъ фотографомъ я объѣхалъ большую половину Россіи, въ теченіе 3-хъ лѣтъ, въ качествѣ ретушера и акварелиста. Это была суровая школа — фотографъ былъ еврей. Въ это время (а
- ↑ Въ біографіи Крамского, напечатанной въ „Живописномъ Обозрѣніи“, въ 1880 году, на основаніи „Автобіографіи“ Крамского, авторъ статьи, „Дилетантъ“, сообщаеть нѣсколько подробностей изъ молодыхъ лѣтъ жизни Крамского, разсказанныхъ ему изустно самимъ Крамскимъ. Мы приведемъ ихъ здѣсь вполнѣ: „Мальчикъ очень рано полюбилъ природу, именно съ ея, такъ сказать, художественной стороны; рѣчки, лeвaды, рощи, переливы свѣта, — все это охватывало ребенка каким-то непонятнымъ ему восторгомъ. Пробуждался, если можно такъ выразиться, поэтической лиризмъ. Къ тому же присоединились случайно и другія впечатлѣнія дѣтства, дѣйствующія въ тому же направленіи; такъ, напр., онъ очень любилъ слушать по ночамъ игру на флейтѣ въ саду сосѣда Крупченко. Немало также интересовала его живопись кладбищенской церкви въ Острогожскѣ, еще екатерининскаго времени. Картины эти принадлежали какому-то, нынѣ совершенно забытому, художнику Величковскому. Эти художественных произведения прошлаго вѣка — не Богъ вѣсть что, но и не суздальщина. По выходѣ изъ училища, молодой Крамской приставалъ къ роднымъ, главнымъ образомъ къ брату, чтобы его отдали къ живописцу учиться, только не къ одному изъ тѣхъ, которые были въ городѣ. Родные не соглашались, говоря, что живописцы ходять безъ сапогъ, и неужели же онъ хочет быть похожъ на Петра Arbевича? (Петръ Агѣевичъ былъ живописецъ въ Острогожскѣ, ходившій на базаръ въ опоркахъ и халатѣ). На этотъ аргументъ мальчикъ возражалъ, что есть такіе живописцы, о благополучаи которыхъ въ Острогожскѣ и не подозрѣваютъ! Онъ уже въ это время слы-
