дарованія, не будучи стѣсненъ и отвлеченъ ответственностью и сложными радостями семейнаго очага. Съ каждымъ годомъ холостые бараны становились все красивѣе. Даже суровый Кринкльгорнъ сталъ, если не изящнымъ, то высокимъ и сильнымъ бараномъ. Онъ не могъ побороть въ себѣ старой вражды къ Крэгу. Разъ или два онъ даже пытался сбросить его съ утеса, но такъ жестоко за это поплатился, что съ тѣхъ поръ держался вдалекѣ отъ пріемнаго брата. Крэгъ своимъ видомъ доставлялъ высокое наслажденіе. Когда онъ вскакивалъ на зубчатые утесы, едва касаясь земли своими мягкими копытами, взлетая, какъ птица, смѣясь надъ врагомъ, который дерзнулъ бы преследовать его на собственныхъ ногахъ, а солнечные лучи причудливо играли на его спинѣ, волнуемой гибкими мускулами,—онъ былъ болѣе похожъ на невѣсомый, воздушный призракъ, не знающій страха упасть, чѣмъ на большого барана въ триста фунтовъ вѣсомъ, съ пяти-
дарования, не будучи стеснён и отвлечён ответственностью и сложными радостями семейного очага. С каждым годом холостые бараны становились всё красивее. Даже суровый Кринкльгорн стал, если не изящным, то высоким и сильным бараном. Он не мог побороть в себе старой вражды к Крэгу. Раз или два он даже пытался сбросить его с утёса, но так жестоко за это поплатился, что с тех пор держался вдалеке от приёмного брата. Крэг своим видом доставлял высокое наслаждение. Когда он вскакивал на зубчатые утёсы, едва касаясь земли своими мягкими копытами, взлетая, как птица, смеясь над врагом, который дерзнул бы преследовать его на собственных ногах, а солнечные лучи причудливо играли на его спине, волнуемой гибкими мускулами, — он был более похож на невесомый, воздушный призрак, не знающий страха упасть, чем на большого барана в триста фунтов весом, с пяти-
