И Ждановъ, пользуясь своимъ положеніемъ, не разбиралъ средствъ въ пріобрѣтеніи. За шесть лѣтъ службы онъ скопилъ деньжонки. Прижимистый и оборотистый, онъ разсчитывалъ заняться какимъ-нибудь торговымъ дѣломъ, когда выйдетъ въ запасъ.
Матросы боялись и не любили высокомѣрнаго и несправедливаго боцмана; но онъ не обращалъ на это вниманія. Ждановъ былъ увѣренъ, что капитанъ и старшій офицеръ цѣнятъ и одобряютъ строгаго боцмана. Да и матросы не смѣли бы жаловаться на него. Они были «надежные», да и онъ ихъ держалъ въ строгомъ повиновеніи.
Одинъ только матросъ, первую кампанію служившій на «Грозящемъ», обращалъ на себя безпокойное и озлобленное вниманіе боцмана.
«Совсѣмъ отчаянный!» — подумалъ Ждановъ.
Онъ, разумѣется, зналъ, что во время отдыха команды не имѣлъ права безъ особенной нужды безпокоить матросовъ, но потребовалъ «отчаяннаго».
2.
Когда молодой, худощавый, чернявый матросъ маленькаго роста вошелъ въ боцманскую каюту и безъ всякаго страха остановился у двери, боцманъ ужъ начиналъ безпокойно злиться.
Онъ медленно допивалъ стаканъ, умышленно не обращая вниманія на матроса.
И, наконецъ, поднявъ на него злой, неподвижный взглядъ и понижая голосъ, значительно и медленно проговорилъ:
— Митюшинъ!
