— Пожалуй, младшій механикъ Носовъ отличился. Тоже либералъ этотъ сынокъ старшаго писаря! — съ презрительнымъ высокомѣріемъ проговорилъ Ракитинъ, И, поморщившись, продолжалъ: — Въ каютъ-компаніи онъ проповѣдуетъ глупости... Какой-то механикъ, а тоже... Вы, Василій Леонтьичъ, не очень-то позволяйте этому механишкѣ... Мы на военномъ суднѣ... Чтобы онъ и не думалъ заниматься обличительной литературой... Живо сплавлю! — прибавилъ капитанъ, съ какимъ-то особеннымъ удовольствіемъ подчеркивая о своей власти «сплавить» ;
Василій Леонтьевичъ далеко не уважалъ этого «безшабашнаго карьериста», какимъ считалъ Ракитина. Онъ возмущался и его требованіями какой-то сказочной быстроты и его высокомѣріемъ, и хвастовствомъ, что можетъ офицера сплавить, и самомнѣніемъ человѣка, воображающаго, что онъ одинъ сдѣлалъ «Витязь» такимъ образцовымъ судномъ, — и пролазничествомъ, и нахальствомъ...
«Ишь задается хлыщъ! И мнѣ еще ни за что дѣлаетъ выговоры!« — подумалъ старшій офицеръ. Онъ вспыхнулъ и, сдерживая себя суровой школой дисциплины, оффиціально сухо отвѣтилъ:
— Андрей Петровичъ Носовъ, — нарочно назвалъ старшій офицеръ механика по имени и отчеству, — не говорилъ въ каютъ-компаніи возбудительныхъ рѣчей, за который я былъ бы въ правѣ его остановить. А что онъ говоритъ въ своей каютѣ или на берегу, до этого мнѣ нѣтъ дѣла. Я старшій офицеръ, а не сыщикъ-съ! И если вамъ угодно не позволить ему писать, коли Андрей Петровичъ пишетъ, то извольте ему приказать или прикажите мнѣ передать ваше приказаніе...
