— Я въ частномъ разговорѣ, по-товарищески, высказалъ вамъ, Василій Леонтьичъ, — говорилъ капитанъ еще мягче и вкрадчивѣе, — свое мнѣніе о механикѣ.
Пустивъ душистьшъ дымкомъ хорошей гаваны, продолжалъ:
— Между нами говоря, не люблю я штурмановъ, механиковъ и артиллеристовъ... Порядочные-таки хамы...
И сколько презрѣнія къ этммъ паріямъ флота было въ тонѣ Ракитина и сколько уверенности, что старшій офицеръ вполнѣ съ нимъ согласенъ!
Хотя и Василій Леонтьевичъ не былъ лишенъ кастоваго предразсудка, но далеко не былъ такимъ ненавистникомъ офицеровъ корпусовъ, какъ Ракитинъ.
И старшій офицеръ сказалъ:
— Наши штурмана, механики и артиллеристъ достойные офицеры, Владиміръ Николаичъ!
— Еще бы были у меня лодыри!..
— И вполнѣ порядочные люди ... А если не особенно показные... не свѣтскіе... Такъ вѣдь это, я думаю, не порокъ, Владиміръ Николаичъ! — проговорилъ Василій Леонтьевичъ.
— Очень радъ слышать такой отзывъ... Значитъ наши... пріятное исключеніе...
Наступило молчаніе.
Старшій офицеръ поднялся съ кресла и спросилъ:
— Я вамъ больше не нуженъ, Владиміръ Николаичъ?
— Нѣтъ, Василій Леонтьичъ...
Когда Василій Леонтьевичъ вышелъ изъ каюты, Ракитинъ ненавидѣлъ своего старшаго офицера.
