Вась... Черезъ три года вернемся, говорю, въ Рассею». А онъ ровно и не слушаетъ. Уставилъ глаза на окіянъ да какъ вскочилъ на бортъ... На счастье, одинъ матросъ у борта стоялъ... схватилъ его за локти. Насилу держитъ. А онъ голосомъ кричитъ: «Пустите, братцы, нѣтъ силъ моего терпѣнія... Лучше смерть».
Сняли его съ борта, привели къ капитану, — онъ въ то время команду обходилъ, проздравлялъ. «По какой-такой причинѣ ты жизни хотѣлъ рѣшиться, матросикъ, и въ такой великій день? — спросилъ капитанъ. — То бѣжать хотѣлъ, а теперь топиться?» Тотъ опять свое: «Тоскую говоритъ, въ чужихъ мѣстахъ». Видитъ капитанъ, что человѣкъ на изводъ готовъ. Велѣлъ позвать доктора. «Обслѣдуйте и доложите»... Онъ и доложилъ, что у Пернатова вродѣ бытто болѣзни... мудреное слово какое-то сказалъ... А выходить, что тоска по родинѣ... Ну, капитанъ тотчасъ же потребовалъ Пернатаго и говоритъ: «Какъ придемъ на Яву-островъ, оставлю тебя, а ты съ обратнымъ судномъ вернешься въ Россію». И какъ услышалъ это Пернатый, сразу же человѣкомъ сталъ. Въ настоящее понятіе вошелъ... Повеселѣлъ... Одно слово, матросъ какъ матросъ... А какъ пришли на Яву-островъ и велѣли ему на «конвертъ» перебираться, что домой шелъ, такъ и обсказать нельзя, какъ онъ обрадовался... Прощается со всѣми и плачетъ отъ радости... Совсѣмъ диковинный матросикъ былъ! — заключилъ разсказчикъ.
Черезъ нѣсколько минутъ онъ поднялся и сказалъ:
— Трубченку выкурить пойду... Смотри, опять не засните, черти!
— Не заснемъ, Никонычъ. Ты разговорилъ сонъ... Да и скоро свѣтать начнетъ... Ишь, заря занимается!
