Страница:Иннокентий Анненский - Книга отражений, 1906.pdf/117

117 ности, исключающія музыкальность, то я не побоюсь повторить то, что я сказалъ въ началѣ этой статьи: что едва-ли есть другая трагедія, столь чуждая музыкѣ, какъ „Власть тьмы". Я не хочу сказать этимъ, что мнѣ труднѣе представить себѣ Акима въ какой-нибудь Тра- віатѣ, чѣмъ Обломова въ драмѣ. Можетъ, конечно, най- тись искусникъ и затѣйникъ, который найдетъ музы- кальную характеристику и для Акима, и инструментуетъ какое нибудь тае... тае: вѣдь ухитрился-же Мусоргскій помѣстить въ романсъ латинскія исключенія, и знатоки находили это для себя занятнымъ. Но я понимаю здѣсь подъ музыкой нѣчто другое: я считаю музыку самымъ ііепосредственнымъ и самымъ чарующимъ увѣреніемь человѣка въ возможности для него счастья, несораз- мѣрнаго не только съ дѣйствительностью, но и съ са- мой смѣлой фантазіей, и думаю, что волненіе, которое мы при этомъ испытываемъ, совершенно ни къ чему не можетъ быть приравнено, потому что въ немъ соеди- няются: интенсивное ощущеніе непосредственности, пред- вкушеніе будущаго и безформенное, но безусловное воспоминаніе о пережитомъ счастіп, и не простомъ, а какомъ-то героическомъ, преображенномъ счастіи. Со- кратъ въ тюрьмѣ незадолго до своей смерти, говорятъ, занялся музыкой и даже переложилъ въ метры нѣ- сколько басенъ Эзопа. Сократу было въ это время 70 лѣтъ. Но Толстому не было и 30, когда онъ умѣлъ уже не подчиняться духу музыки, хотя у музыки въ моло- дости есть очень сильные союзники. Толстой превос- ходно изобразилъ въ „Люцернѣ" все счастье и всю силу музыки; на русскомъ языкѣ можетъ быть, никогда не было сложено такого одушевленнаго и такого чи- стаго гимна, Аполлону или Діонису—не знаю. Но тутъ- же, въ этомъ разсказѣ богъ музыки былъ и побѣжденъ діалектикой; и великій художникъ - моралистъ безъ труда вступилъ въ свои права: такъ нѣкогда Сокра'^^ КНИГА ОТРАЖЕНІЙ.

^^^