Типъ Хлестакова, встрѣчающійся во всевозможныхъ общественныхъ слояхъ и положеніяхъ, весьма нерѣдокъ и среди отъявленныхъ преступниковъ. Есть, положительно, убійцы—Хлестаковы, и непремѣнно кто нибудь изъ упомянутыхъ Митрофана и Сергѣя, если не оба вкупѣ, принадлежалъ къ этому общечеловѣческому типу. Разумѣется, нужно предположить величайшее нравственное паденіе и озвѣреніе человѣка, чтобы онъ сталъ съ безумнымъ легкомысліемъ тщеславиться, рисоваться и хвастать, какъ удалью, какъ мастерствомъ, задуманнымъ или совершоннымъ уже убійствомъ; но подобная омерзительная хлестаковщина въ этомъ темномъ мірѣ существуетъ безспорно… Эти Митрофанъ и Сергѣй, несомнѣнно изъ хвастовства и спьяна, выболтали свою тайну гдѣ нибудь въ трактирѣ, въ веселой компаніи, и были подслушаны случайно подвернувшимся сыщикомъ; но легко могло статься, что они чисто по хлестаковски лгали на себя изъ тщеславія, тогда какъ, на самомъ дѣлѣ, у нихъ не хватило бы духу и злодѣйской твердости привести въ исполненіе свой страшный замыселъ… Тѣмъ отвратительнѣе, конечно, этотъ видъ художественнаго предвкушенія убійства, на которое нѣтъ силы и храбрости пойти, этотъ хлестаковскій блудъ преступленія!
Митрофанъ и Сергѣй хвастали убійствомъ, котораго еще не совершили, а вотъ одинъ добрый молодецъ какъ-то разъ выдалъ и себя и товарищей, расхваставшись, ни съ того ни съ сего, участіемъ въ убійствѣ поконченномъ… Примѣръ, повторяемъ, не единственный! Другой убійца, бывшій петербургскій городовой, какъ-то лѣтней ночью, на Петергофскомъ шоссе ухлопалъ булыжникомъ своего случайнаго спутника — стараго отставнаго солдата, соблазнившись его грошами. Обнаружить слѣды преступника было очень трудно, но онъ самъ, изъ своеобразнаго бахвальства, проговорился. Спустя нѣсколько дней послѣ убійства, очутился онъ въ Новомъ Петергофѣ, на станціи желѣзной дороги, и, будучи подъ хмѣлькомъ, началъ шумѣть. Мѣстный жандармъ принялся его унимать. Собралась, по обыкновенію, толпа и вдругъ буянъ, съ бухты-барахты, громко и заносчиво, словно совершая подвигъ, заявилъ жандарму:
— Да ты знаешь ли, кто я? — Я — преступникъ!.. Ты меня задержи… Я убилъ человѣка на 14-й верстѣ Петергофскаго шоссе… Вотъ кто я!
Тип Хлестакова, встречающийся во всевозможных общественных слоях и положениях, весьма нередок и среди отъявленных преступников. Есть, положительно, убийцы — Хлестаковы, и непременно кто-нибудь из упомянутых Митрофана и Сергея, если не оба вкупе, принадлежал к этому общечеловеческому типу. Разумеется, нужно предположить величайшее нравственное падение и озверение человека, чтобы он стал с безумным легкомыслием тщеславиться, рисоваться и хвастать, как удалью, как мастерством, задуманным или совершённым уже убийством; но подобная омерзительная хлестаковщина в этом темном мире существует бесспорно… Эти Митрофан и Сергей, несомненно из хвастовства и спьяна, выболтали свою тайну где-нибудь в трактире, в веселой компании, и были подслушаны случайно подвернувшимся сыщиком; но легко могло статься, что они чисто по-хлестаковски лгали на себя из тщеславия, тогда как, на самом деле, у них не хватило бы духу и злодейской твердости привести в исполнение свой страшный замысел… Тем отвратительнее, конечно, этот вид художественного предвкушения убийства, на которое нет силы и храбрости пойти, этот хлестаковский блуд преступления!
Митрофан и Сергей хвастали убийством, которого еще не совершили, а вот один добрый молодец как-то раз выдал и себя и товарищей, расхваставшись, ни с того ни с сего, участием в убийстве поконченном… Пример, повторяем, не единственный! Другой убийца, бывший петербургский городовой, как-то летней ночью, на Петергофском шоссе ухлопал булыжником своего случайного спутника — старого отставного солдата, соблазнившись его грошами. Обнаружить следы преступника было очень трудно, но он сам, из своеобразного бахвальства, проговорился. Спустя несколько дней после убийства, очутился он в Новом Петергофе, на станции железной дороги, и, будучи под хмельком, начал шуметь. Местный жандарм принялся его унимать. Собралась, по обыкновению, толпа и вдруг буян, с бухты-барахты, громко и заносчиво, словно совершая подвиг, заявил жандарму:
— Да ты знаешь ли, кто я? — Я — преступник!.. Ты меня задержи… Я убил человека на 14-й версте Петергофского шоссе… Вот кто я!
