ванія и праведной жестокости по отношенію къ согрѣшившей воспитанницѣ, то всю ихъ мѣру даже и представить себѣ невозможно. Прежде всего бѣдняжка, яко заблудшая овечка, была отлучена отъ общества товарокъ и сослана на поселеніе въ кухню, и была бы сослана еще дальше, еслибъ въ распоряженіи «мадамы» имѣлись болѣе отдаленныя мѣста. По крайней мѣрѣ, «мадамъ» дѣятельно стала искать для преступницы такихъ мѣстъ, потому что у послѣдней, къ несчастью, не было въ Петербургѣ ни родныхъ, ни близкихъ знакомыхъ, на руки которыхъ можно было бы ее сдать. Негодующая «мадамъ» сгоряча скачетъ къ оберъ-полиціймейстеру и, изобразивъ ему весь трагизмъ своего положенія, ходатайствуетъ объ избавленіи ея заведенія отъ позора и ея виновницы… «Происшествіе» было слишкомъ деликатнаго свойства и настолько экстра-ординарное, что полиція не нашлась, какъ ей поступить. Событія, между тѣмъ, не ждали. Неизвѣстно, преждевременно ли, или въ самую пору, естественнымъ-ли путемъ, или искусственно и, можетъ быть, при содѣйствіи какой-нибудь сердобольной судомойки, несчастная дѣвушка, убитая и потрясенная, сама не знавшая о своемъ состояніи, разрѣшилась отъ бремени. Точно также осталось неизвѣстнымъ, живымъ или мертвымъ родился младенецъ; достовѣрно только, что юница-мать хотѣла его скрыть и, съ этой цѣлью, спрятала сначала въ своей постели подъ подушку, а потомъ въ сундукъ, не вынося, впрочемъ, изъ кухни. Скрыть то, о чемъ зналъ уже весь домъ, зналъ даже г. оберъ-полиціймейстеръ, могло прійти въ голову только совершенно наивному, притомъ, до смерти напуганному и обезумѣвшему отъ горя и страха ребенку. Началось формальное слѣдствіе о дѣтоубійствѣ и — «преступница» очутилась въ тюрьмѣ. Открылось, что она жертва неслыханнаго, отвратительнаго сластолюбія роднаго отца, воспользовавшагося ея невинностью во время каникулъ. Открылось, что этотъ безстыдный звѣрь въ человѣческомъ образѣ точно также преслѣдовалъ своими кровосмѣсительными исканіями и старшую дочь; но она, будучи взрослой, опытной дѣвушкой, скрылась изъ родительскаго дома и тѣмъ избѣжала разставленныхъ «папашею» сѣтей, въ которыя попала младшая дочь — дѣвушка совершенно наивная, почти дитя… Прокуратура адресовалась къ этому папашѣ-кровосмѣсителю; но дѣло какъ-то замялось.
вания и праведной жестокости по отношению к согрешившей воспитаннице, то всю их меру даже и представить себе невозможно. Прежде всего бедняжка, яко заблудшая овечка, была отлучена от общества товарок и сослана на поселение в кухню, и была бы сослана еще дальше, если б в распоряжении «мадамы» имелись более отдаленные места. По крайней мере, «мадам» деятельно стала искать для преступницы таких мест, потому что у последней, к несчастью, не было в Петербурге ни родных, ни близких знакомых, на руки которых можно было бы её сдать. Негодующая «мадам» сгоряча скачет к обер-полициймейстеру и, изобразив ему весь трагизм своего положения, ходатайствует об избавлении её заведения от позора и её виновницы… «Происшествие» было слишком деликатного свойства и настолько экстраординарное, что полиция не нашлась, как ей поступить. События, между тем, не ждали. Неизвестно, преждевременно ли, или в самую пору, естественным ли путем, или искусственно и, может быть, при содействии какой-нибудь сердобольной судомойки, несчастная девушка, убитая и потрясенная, сама не знавшая о своем состоянии, разрешилась от бремени. Точно также осталось неизвестным, живым или мертвым родился младенец; достоверно только, что юница-мать хотела его скрыть и, с этой целью, спрятала сначала в своей постели под подушку, а потом в сундук, не вынося, впрочем, из кухни. Скрыть то, о чём знал уже весь дом, знал даже г. обер-полициймейстер, могло прийти в голову только совершенно наивному, притом, до смерти напуганному и обезумевшему от горя и страха ребенку. Началось формальное следствие о детоубийстве и — «преступница» очутилась в тюрьме. Открылось, что она жертва неслыханного, отвратительного сластолюбия родного отца, воспользовавшегося её невинностью во время каникул. Открылось, что этот бесстыдный зверь в человеческом образе точно так же преследовал своими кровосмесительными исканиями и старшую дочь; но она, будучи взрослой, опытной девушкой, скрылась из родительского дома и тем избежала расставленных «папашею» сетей, в которые попала младшая дочь — девушка совершенно наивная, почти дитя… Прокуратура адресовалась к этому папаше-кровосмесителю; но дело как-то замялось.
