ваетъ и такъ, что платятся за свою матримоніальную пассію и невѣсты. Нѣкій ослѣпительный баронъ свелъ знакомство, при посредствѣ коммиссіонера, съ одной хорошенькой и состоятельной дамой, искавшей приличной партіи. Стороны сошлись очень близко и вскорѣ, въ результатѣ этого сближенія, въ шкатулкѣ дамы очутился вексель барона, въ 10 т. руб., данный «въ обезпеченіе обѣщанія жениться» по востребованію. Не смотря, однако, на это «обезпеченіе», баронъ сталъ охладѣвать, и въ одинъ прекрасный вечеръ, объявивъ дамѣ, что онъ женится на другой, просилъ возвратить ему вексель. Вексель былъ возвращенъ, да еще, по наущенію барона, съ бланкомъ дамы, въ исполненіе якобы нотаріальныхъ правилъ, для удостовѣренія, что деньги по немъ уплачены… Каковъ-же, можете судить, былъ сюрпризъ для легковѣрной и несвѣдущей въ вексельномъ правѣ дамы, когда, спустя немного, съ нея формальнымъ образомъ послѣдовало взысканіе 10 т. по фатальному векселю!?
Встрѣчаются негодяи, которые не только оберутъ и опозорятъ довѣрившуюся имъ женщину, но еще и нагло насмѣются надъ ней. Въ хроникѣ мироваго суда находимъ такую сцену, не единственную въ своемъ родѣ. Предъ лицо судьи выходятъ: смущенная въ слезахъ, истица — молоденькая горничная въ интересномъ положеніи и — отвѣтчикъ — «генеральскій человѣкъ», т. е., лакей, франтъ съ наглой миной неуязвимаго сердцеѣда. Прикинувшись влюбленнымъ женихомъ, онъ соблазнилъ бѣдняжку, выманилъ у нея всѣ сбереженія, что-то около ста рублей, а потомъ, когда она стала требовать исполненія обѣщанія жениться, объявилъ, что онъ женатъ, и отказался возвратить деньги. Онъ отказывается возвратить ихъ и теперь на судѣ, подъ тѣмъ предлогомъ, что его жертва «сама-де баловала», вѣшалась на шею и дарила деньги ему «за любовь»… Для вящей защиты этого ливрейнаго Альфонса, выскакиваетъ «изъ публики» его жена и начинаетъ убѣждать судью въ невиновности ея мужа.
— Въ него уже ихъ штукъ восемь влюблялось, — съ гордостью хвастаетъ она, — и у всѣхъ онъ деньги забиралъ… Отчего-же не брать, коли сами одолжаютъ? Ништо имъ, дурамъ!
Удивительная рацея эта до того ошеломила судью, что онъ только и нашелся крикнуть во все горло: «Вонъ!»
вает и так, что платятся за свою матримониальную пассию и невесты. Некий ослепительный барон свел знакомство, при посредстве комиссионера, с одной хорошенькой и состоятельной дамой, искавшей приличной партии. Стороны сошлись очень близко и вскоре, в результате этого сближения, в шкатулке дамы очутился вексель барона, в 10 т. руб., данный «в обеспечение обещания жениться» по востребованию. Несмотря, однако, на это «обеспечение», барон стал охладевать, и в один прекрасный вечер, объявив даме, что он женится на другой, просил возвратить ему вексель. Вексель был возвращен, да еще, по наущению барона, с бланком дамы, в исполнение якобы нотариальных правил, для удостоверения, что деньги по нём уплачены… Каков же, можете судить, был сюрприз для легковерной и несведущей в вексельном праве дамы, когда, спустя немного, с неё формальным образом последовало взыскание 10 т. по фатальному векселю!?
Встречаются негодяи, которые не только оберут и опозорят доверившуюся им женщину, но еще и нагло насмеются над ней. В хронике мирового суда находим такую сцену, не единственную в своем роде. Пред лицо судьи выходят: смущенная в слезах, истица — молоденькая горничная в интересном положении и — ответчик — «генеральский человек», т. е., лакей, франт с наглой миной неуязвимого сердцееда. Прикинувшись влюбленным женихом, он соблазнил бедняжку, выманил у неё все сбережения, что-то около ста рублей, а потом, когда она стала требовать исполнения обещания жениться, объявил, что он женат, и отказался возвратить деньги. Он отказывается возвратить их и теперь на суде, под тем предлогом, что его жертва «сама-де баловала», вешалась на шею и дарила деньги ему «за любовь»… Для вящей защиты этого ливрейного Альфонса, выскакивает «из публики» его жена и начинает убеждать судью в невиновности её мужа.
— В него уже их штук восемь влюблялось, — с гордостью хвастает она, — и у всех он деньги забирал… Отчего же не брать, коли сами одолжают? Ништо им, дурам!
Удивительная рацея эта до того ошеломила судью, что он только и нашелся крикнуть во всё горло: «Вон!»
