нили сикофантовъ, т.‑е. частныхъ обвинителей и доносчиковъ, которые въ свое время на службѣ демократіи разыскивали клубистовъ и заговорщиковъ. Но крайне скоро за политической будто бы горячностью обнаружились очень прозаичные и коммерческіе расчеты: стали казнить людей совершенно безразличныхъ и нейтральныхъ, но зато послѣдовательно выбирали очень богатыхъ; среди нихъ, напр., былъ схваченъ Никератъ, сынъ Никія, погибшаго въ Сициліи, изъ семьи, державшейся всегда самыхъ умѣренныхъ воззрѣній, но въ то же время принадлежавшей къ числу наиболѣе крупныхъ капиталистовъ въ Аѳинахъ. Казни были явно приспособлены къ финансовой системѣ, и Критій не постѣснился обозначить свою политику настоящими словами: «мы хотимъ составить себѣ капиталъ (πλεονεκτεῑν)»5.
Новый ростовщическій банкъ Тридцати, работавшій примитивными пріемами обыкновенныхъ разбойниковъ, не чувствовалъ себя, однако, въ безопасности безъ посторонней поддержки. Опять обратились къ любезности Лисандра, и онъ поддержалъ своихъ друзей: выхлопоталъ для нихъ назначеніе спартанскаго гармоста, т.‑е. намѣстника, въ лицѣ Каллибія и присылку гарнизона изъ пелопоннесцевъ. Опираясь на эту помощь, олигархи стали очищать городъ отъ лишнихъ, по ихъ мнѣнію, элементовъ. Критій съ обычной ловкостью придумалъ аргументы въ оправданіе новой политики умаленія и сокращенія великой аѳинской общины6. «Вездѣ, гдѣ происходятъ революціи, — говорилъ онъ — гибнетъ масса народа. Но нигдѣ новое правительство не могло бы встрѣтить столько враговъ себѣ, какъ въ самомъ населенномъ городѣ Греціи, и притомъ въ городѣ, гдѣ демосъ привыкъ за долгое время пользоваться неограниченной свободой. Мы должны расправляться съ многочисленными сторонниками демократіи не только изъ-за нашихъ кровныхъ интересовъ, но и въ благодарность спартанцамъ за ихъ помощь, потому что именно они спасли насъ отъ демоса, а они хорошо знаютъ, что демосъ никогда не будетъ имъ другомъ. Мы произвели переворотъ въ полномъ согласіи со взглядами спартанцевъ». Однако поддержка Спарты обходилась правительству Тридцати слишкомъ дорого. Гарнизонъ, присланный изъ Пелопоннеса, съѣдалъ немалыя суммы тѣмъ болѣе, что олигархи должны были за нимъ очень ухаживать. Такъ какъ съ гражданъ взяли все, что только было возможно, была придумана новая мѣра ограбленія: каждый изъ членовъ правительства долженъ былъ взять на свою долю группу метойковъ и такъ или иначе обобрать ихъ.
Вдохновляемая главнымъ образомъ Критіемъ, террористически-коммерческая политика продолжалась недолго. Отовсюду поднимались враги крайнихъ олигарховъ. Старый боецъ Пелопоннесской войны, неутомимый Ѳрасибулъ, тронулся изъ Ѳивъ съ маленькимъ отрядомъ въ 70 человѣкъ, и эта дружина демократовъ заняла пограничную крѣпость Аттики, Филу. Внутри самихъ Аѳинъ начиналось движеніе зажиточныхъ, всадниковъ и гоплитовъ. Въ этомъ отношеніи отчасти повторились событія 411 года. Демократію удалось опрокинуть исключительно благодаря соединенію крайнихъ олигарховъ съ умѣренными средними элементами. Но союзъ двухъ партій могъ удержаться лишь на одинъ моментъ. Средніе слои желали только отмѣны раздачъ и ограниченія всеобщаго избирательнаго права. Они добивались ценза, предполагая сохранить конституціонныя учрежденія, контролируемыя должности, публичность дебатовъ и т. д. Замкнутое правленіе тиранническаго банкирскаго дома было имъ такъ же ненавистно, какъ демократамъ. Они съ искреннимъ убѣжденіемъ выбирали комитетъ для выработки патріархальнаго строя, а въ число важнѣйшихъ обязанностей «законодателей» относили составленіе списка полноправныхъ гражданъ. Въ 411 году такой списокъ заключалъ въ себѣ 5.000 человѣкъ; теперь умѣренные могли ожидалъ заполненія списка приблизительно въ томъ же количествѣ, или развѣ только немного менѣе.
Въ лицѣ Ѳерамена выступилъ защитникъ интересовъ умѣреннаго гражданства среди самого правительства 30. Ѳераменъ велъ свою линію политики такъ же, какъ въ 411 году. Вначалѣ вѣрный союзникъ клубовъ, онъ разошелся съ коллегами послѣ того, какъ была одержана побѣда. Такъ же, какъ въ 411 году, онъ потребовалъ введенія настоящей конституціи ценза. Умѣренные были и теперь сильнѣе и многочисленнѣе крайнихъ, но ихъ организація была хуже и личное положеніе Ѳерамена гораздо болѣе шатко, чѣмъ за 7 лѣтъ до того. Сначала Критій и его сторонники сдѣлали уступку и согласились расширить свой списокъ 1.000 гражданъ до 3.000. Ѳераменъ сталъ возражать противъ этой цифры, какъ слишкомъ малой, и вообще противъ численнаго ограниченія полноправнаго гражданства: по его мнѣнію, въ составъ активныхъ гражданъ должны войти всѣ люди, удовлетворяющіе цензу. Для того, чтобы подкрѣпить свои требованія, онъ угрожалъ возможностью союза своей партіи съ такими видными эмигрантами, какъ Алкивіадъ, Ѳрасибулъ, Анитъ. Эти угрозы заставили Критія, еще недавно дружившаго съ Ѳераменомъ, дѣйствовать рѣшительно и безъ промедленія. У всѣхъ гражданъ, кромѣ трехъ тысячъ, намѣченныхъ изъ числа ярыхъ клубистовъ, было отобрано оружіе; Ѳераменъ не имѣлъ теперь той поддержки организованной гоплитской дружины, которая дала ему возможность опрокинуть въ 411 г. правительство Четырехсотъ. Критій и его единомышленники захватили Ѳерамена врасплохъ въ совѣтѣ 500. Клубы командировали въ засѣданіе золотую молодежь, вооруженную кинжалами; подъ этимъ давленіемъ совѣтъ принялъ два
