— Былъ. Да Дунъ, вѣрно, слышалъ про это. Слышали, Дунъ?— обратился къ нему Старый Билль.
— Слышалъ, Билль...
— Отъ этого я и преслѣдую агентовъ, что самъимъ былъ, и не сдѣлаться бы мнѣ порядочнымъ человѣкомъ, если бы не одинъ случай.
— Разскажите, Билль!—попросилъЧайкинъ.
— Какой это случай?—спросилъ и Дунаевъ.
— Я его до сихъ поръ помню, хоть онъ и давно былъ, очень давно. Мнѣ тогда было двадцать лѣтъ, джентльмены, а теперь шестьдесятъ два... Тогда еще Запада мы и не знали. Здѣсь. индѣйцы одни жили... И тогда агенты были тамъ, гдѣ теперь желѣзныя дороги... Что жъ, я вамъ, пожалуй, и разскажу, какъ я чуть къ самому дьяволу не попалъ въ когти... Никому я этого не разсказывалъ, а вамъ разскажу... Видно, и мнѣ надо выболтаться!—прибавилъ Старый Билль.
И Билль откашлялся, закурилъ трубку и началъ:
2.
— Пріѣхалъ я, джентльмены, въ Америку изъ Англіи молодымъ человѣкомъ... Бѣжалъ я изъ полка, въ который меня завербовали не совсѣмъ-таки, надо правду сказать, чисто... Заманили меня вербовщики въ таверну, подпоили и заставили подписать контрактъ. Когда я протрезвился, то уже былъ въ казармѣ, и понялъ, что со мной сыграли очень плохую штуку. Не хотѣлъ я быть солдатомъ. Не по моему характеру было это ремесло, джентльмены.
— А вы чѣмъ раньше занимались, Билль?—спросилъЧайкинъ.
— Такъ, по разнымъ занятіямъ мыкался по Лондону... Отца своего я не имѣлъ чести знать. Бѣдная мать говорила, что онъ былъ изъ важныхъ господъ и бросилъ ее въ тотъ годъ, какъ я родился, и съ тѣхъ поръ о немъ не было никакихъ слуховъ... Мать осталась безъ всякихъ средствъ и поступила служанкой въ одну изъ гостиницъ, а меня отдала на воспитаніе на ферму, недалеко отъ
