зомъ, ихъ дѣло, а ие мое, ж если они не согласны охранять свои денежки, то и я не смѣю пристрѣлить агента и... молчу... Со мной былъ разъ такой случай... Везъ я четырехъ пассажпровъ... здоровые и сильные были джентльмены. Я ихъ предупредилъ, что агенты шалятъ и могутъ напасть, и спрашиваю, что они думаютъ въ такомъ случаѣ дѣлать.
— Что же они?
— Струсили, Дунъ, очень струсили, говорятъ: «Лучше отдать деньги, чѣмъ быть убитымъ. Деньги наживешь, а жизни не вернешь». Положимъ, это справедливо, но, съ другой стороны, нельзя же позволять себя грабить... Поговорили мы объ этомъ, а на слѣдующій вечеръ подъѣхали къ намъ три джентльмена въ маскахъ, верхомъ, и просятъ меня остановиться... «А не то, говорятъ, мы лошадей остановимъ пулями...» И пассажиры просятъ остановиться... Ну, я остановился, и до сихъ поръ не могу вспомнитьхладнокровно, что три агента безнаказаннообчистили четырехъ пассажировъ... Оставили имъ только сапоги да нижнее бѣлье. И еще посмѣялись послѣ: «Добрые, говорятъ, у васъ пассажиры. Билль. Возите такихъ почаще». Съ тѣмъ и уѣхали.
— Дѣйствительно, добрые... Такихъ рѣдко встрѣтишь въ здѣшией сторонѣ, Билль!—замѣтилъ Дунаевъ.
— То-то, рѣдко... Да и пассажиры эти не янки были.
— А кто?
— Евреи.
— Трусливый народъ. И на много ихъ всѣхъ обчистили, Билль?
— Тысячъ на пять долларовъ. они потомъ точно исчислили свои убытки... И одинъ изъ нихъ, старый еврей, утѣшалъ товарищей тѣмъ, что агенты ихъ только на пять тысячъ обчистили, а ие увели ихъ... «Тогда, говоритъ, агенты могли бы лучшій гешефтъ сдѣлать... Выкупъ побольше требовать».
— Развѣ они были богатые?
— Имѣли деньги во Фриски въ банкѣ и всѣ вмѣстѣ сто тысячъ стоили.
