и пошли на берегъ, направляясь, очевидно, въ ближайшій кабачокъ, чтобы «раздавить» по стаканчику.
Тогда Чайкинъ подбѣжалъ къ нимъ.
— Братцы матросики, здравствуйте!—радостно воскликнулъ онъ.
— Здравствуйте, землякъ!—отвѣтили матросы и, видимо, не узнавая Чайкина, удивленно смотрѣли на него.
— Аль, не признали, братцы?
— Да вы кто такіе будете?—спросилъ загребной.
— Нешто не узналъ Чайкина, Вань?
— И впрямь не узналъ... Здорово, братъ... Тебя и не узнать, Чайкинъ ... Совсѣмъ форсистый сталъ... ровно господинъ.
Вельботные обрадовались и пожимали руку Чайкина,—недаромъ же его всѣ такъ любили на клиперѣ. Его оглядывали и дивились.
— Такъ ты, значитъ, остался тогда...
— Остался, братцы...
Они вмѣстѣ пошли въ кабачокъ, и Чайкинъ на радостяхъ угостилъ всѣхъ по стаканчику и выпилъ самъ пива.
— Ну, что, братцы, какъ живете?, по-старому?
— По-старому!—отвѣчалъ загребной.—А ты какъ?
— Хорошо, братцы.
— При мѣстѣ?
— Въ матросахъ былъ, а теперь около земли буду... И денегъ заработалъ, братцы... И вообще хорошо на волѣ жить... А старшій офицеръ какъ?
— Извѣстно какъ... Только, слышно отмѣна скоро порки будетъ!—сказалъ загребной.
— Безпремѣнно должна быть... А боцманъ что?—спрашивалъ Чайкинъ .
— Боцманъ куражится... Что ему!..
— Кланяйтесь Кирюшкину, братцы, отъ меня. И всѣмъ ребятамъ кланяйтесь... А скоро пускать будутъ команду на берегъ?
— Первую вахту завтра...
— И Кирюшкина пустятъ?
— Вѣрно, пустятъ...
