Кассиръ взялъ отъ Чайкина билетъ, взглянулъ на свѣтъ и положилъ четыре бумажки и стопку золота.
Въ свою очередь и Ревекка иосмотрѣла бумажки.
— Хорошія!—сказала она по-русски.
Чайкинъ аккуратно сосчиталъ деньги.
— А за промѣнъ вы не взяли!—обратился онъ къ кассиру.
— Не беремъ!—коротко отрѣзалъ онъ.
Чайкинъ спряталъ бумажки въ бумажникъ, а золото въ кошелекъ, и они съ Ревеккой вышли изъ банка.
— И какъ скоро вы научились но-англійски говорить, Василій Егоровичъ!
— Тоже спасибо доброму человѣку... научилъ и читать и писать.
И Чайкинъ дорогой въ конкѣ разсказалъ о Долговязомъ.
Когда они вернулись, дома была и мать Ревекки. Она встрѣтила Чайкина, какъ встрѣчаютъ спасителя. Повидимому, и старая еврейка раздѣляла надежды мужа на успѣхъ ваксы и на то, что дочь поправится за городомъ.
Вмѣсто ста шестидесяти пяти долларовъ, Чайкинъ далъ Абрамсону двѣсти и сказалъ:
— Возьмите, Абрамъ Исакіевичъ, лучше двѣсти и, пожалуйста, не безпокойтесь о нихъ. Возвратите, если, Богъ дастъ, дѣла поправятся... А не возвратите, я требовать не буду... Мнѣ не надо.
И отецъ и мать стали благодарить Чайкина. Но онъ остановилъ ихъ:
— Не благодарите. Я долженъ благодарить...
И, смущенный, сталъ прощаться. Но его стали упрашивать посидѣть еще и разсказать, какъ онъ провелъ этотъ годъ, и Чайкинъ остался.
Всѣ слушали съ большимъ вниманіемъ краткій разсказъ Чайкина о плаваніи на «Динорѣ» и, казалось, испытывали большій страхъ, чѣмъ испытывалъ самъ Чайкинъ во время попутнаго шторма, когда онъ разсказывалъ о немъ. Но особенный ужасъ возбудилъ въ слушателяхъ разсказъ про расправу капитана Блэка съ Чезаре
