— Номеръ второй!— произнесъ торопливый и рѣзкій голосъ изъ полуотворенной двери кабинета, и Чайкинъ успѣлъ увидѣть смуглое длинное худощавое лицо съ рѣзкими чертами и клинообразной черной, какъ смоль, бородой.
Какой-то толстякъ медленно выползалъ изъ большого глубокаго кресла.
— Попрошу джентльмена поторопиться!—отчеканилъ адвокатъ рѣзкимъ суховатымъ тономъ.—У меня времени немного.
Толстякъ съ трудомъ вылѣзъ изъ кресла и торопливо, насколько позволялъ ему его громадный животъ, вошелъ въ двери.
Не прошло и десяти минутъ, какъ двери кабинета отворились снова, и изъ двери раздался тотъ же отрывистый голосъ:
— Номеръ третій!
Молодая очень красивая женщина подъ вуалью, съ крупными брильянтами въ ушахъ, одѣтая въ роскошное сѣрое шелковое платье, обшитое кружевами, чуть-чуть шелестя имъ, быстро двинулась къ дверямъ.
«Должно, тутъ все богатые!» рѣшилъ Чайкинъ, вспомнивъ слова горничной о томъ, что адвокатъ меньше пятидесяти долларовъ за совѣтъ не беретъ, что если дѣло придется вести, то надо припасать денежки.
И онъ прикинулъ въ умѣ, сколько можетъ получить адвокатъ въ одно только утро, считая, что всѣ девять человѣкъ пришли только за совѣтомъ: оказывалось 450 долларовъ, а въ годъ—разсчиталъ Чайкинъ —до 160 тысячъ.
И онъ только дивился, какъ это можно наживать такія деньги и, главное, брать за какія-нибудь десять минутъ разговора по 50 долларовъ. Это казалось матросу ни съ чѣмъ несообразнымъ и просто-таки большою и возмутительною несправедливостью.
«Ужъ не подшутила ли надо мной горничная?» подумалъ Чайкинъ.
Но словно, чтобы увѣрить Чайкина, что горничная не подшутила, одинъ изъ ожидавшихъ джентльменовъ, потягивавшій изъ рюмки хересъ, сидя въ креслѣ, обратился къ сосѣду:
