И Дунаевъ указалъ на высокаго пожилого господина въ формѣ, который садился въ шлюпку.
— Онъ русскій?
— Нѣтъ, изъ нѣмцевъ...
— И по-русски не говоритъ?
— Говоритъ. Богатъ, сказываютъ...
— А вонъ и гичка съ адмиральскаго конверта отвалила. Видно, самъ адмиралъ на ней...
Щегольская адмиральская гичка скоро подошла къ пристани. Вслѣдъ за ней присталъ и консульскій вельботъ.
Изъ гички выскочилъ адмиралъ въ статскомъ платьѣ и за нимъ его флагъ-офицеръ. Къ нимъ присоединился консулъ.
Онъ предложилъ адмиралу свою роскошную коляску, но адмиралъ отказался и вмѣстѣ со своимъ флагъ-офидеромъ сѣлъ въ извозчичью.
— Съ носомъ оставилъ концыря!—замѣтилъ Дунаевъ, смѣясь.
— А лицо у адмирала доброе!—промолвилъ Чайкинъ.
— Очень даже привѣтное!—подтвердилъ и Дунаевъ.—И гребцамъ отдалъ приказаніе, когда быть за нимъ, по-хорошему, не то что какъ других... точно облаять хочетъ... Диковина! Въ родѣ какъ былъ одинъ камандиръ у насъ, рѣдкостный командиръ... Ни разу не забижалъ... Не даромъ матросы его Голубемъ прозывали... Однако, не было ему ходу по службѣ... Въ отставку вышелъ.
— Мнѣ и Кирюшкинъ объ одномъ такомъ сказывалъ...
— Кирюшкинъ? Иванычъ? Пьяница?
— Онъ самый.
— Такъ мы съ нимъ у самаго этого Голубя на шкунѣ одно лѣто служили... Онъ, значитъ, про того жесамаго камандира и говорилъ.... Такъ Кирюшкинъ на «Проворпомъ»... И цѣлъ еще... А я полагалъ, давно ему пропасть... Шибко запивалъ и до послѣдней отчаянности...
— Онъ и теперь шибко пьетъ... съ отчаянности... Но только доберъ сердцемъ... Меня пожалѣлъ тогда, какъ меня первый разъ наказывали, просилъ унтерцеровъ, чтобы полегче... Его-то я и поджидаю... Хочется повидать его да поблагодарить...
— Добро-то помнишь?
