Чайкина точно рѣзануло по сердцу. Самъ правдивый и довѣрчивый, онъ считалъ такими же и другихъ.
И, тронутый ласковымъ вниманіемъ, оказаннымъ ему въ этомъ домѣ, онъ порывисто проговрилъ:
— Этого не можетъ быть.
— Почему не можетъ быть?
— Человѣка сейчасъ видно. Онъ себя оказываетъ.
Еврейка грустно усмѣхнулась.
— Это вы зря на себя обсказываете. Зачѣмъ вамъ обманомъ жить?.. Какая такая нужда? — снова заговорилъ Чайкинъ.
— Вѣрно, душа у васъ чистая, что вы этого не понимаете… И вотъ что я вамъ скажу: ежели вы останетесь здѣсь, вы не очень-то вѣрьте людямъ… Вотъ къ намъ вы пришли, а мало ли что вами могло случиться… Тутъ надо во всемъ опасеніе имѣть… Многіе обманомъ живутъ…
Матросъ ничего не понималъ. «Что съ нимъ могло случиться? Его здѣсь пріютили, обошлись ласково, а жидовка точно отъ чего-то предостерегаетъ...»
— Есть тутъ много такихъ людей… Заманятъ васъ, напоятъ чѣмъ-нибудь да и свезутъ на какое-нибудь судно матросомъ… Потомъ ищите, кто это заманилъ васъ!.. — замѣтила Ревекка.
— Это нехорошо! — наивно произнесъ Чайкинъ.
— То-то я и говорю…
— Да вы развѣ заманиваете?
Еврейка молчала.
— Судьба каждому человѣку дана! — наконецъ проговрила она. — И ежели которому человѣку судьба залѣзть въ болото, не выйти ему изъ него. Никогда не выйти! — съ безконечной тоской прибавила она.
Чайкину недоумѣвалъ и искренно жалѣлъ Ревекку, хотѣлъ, было попросить ее объяснить ему, про какое болото она говоритъ, и отчего нельзя изъ него выйти, но въ эту минут кто-то три раза постучалъ въъ двери.
