бы терялъ связь съ родиной и со всѣмъ тѣмъ, чѣмъ онъ жилъ раньше, и что было ему такъ дорого,—онъ это снова почувствовалгь въ нослѣднее время частаго общенія съ Кирюшкинымъ. И въ то жге время ему казалось, что возврата къ прежнему теперь ужъ для него невозможенъ.
И Чайкинъ думалъ: «Вездѣ добрые люди есть, и здѣсь легче жить по-своему,—никто не запретитъ тебѣ этого. Онъ, разумѣется, не сдѣлается американцемъ и не перемѣнитъ своей вѣры. Онъ будетъ стараться жить но правдѣ, по той правдѣ, которую онъ чувствовалъ всѣмъ своимъ сердцемъ и пытался понять умомъ, не рѣдко думая о той несправедливости, которая даритъ на свѣтѣ въ разныхъ видахъ и дѣлаетъ людей безъ вины виноватыми и несчастными».
И словно бы въ доказательство, что вездѣ есть добрые люди, размышленія Чайкина были прерваны появленіемъ миссъ Дженъ.
— Вотъ вамъ, Чайкъ, моя фотографія, которую вы хотѣли имѣть!—проговорила она, передавая Чайкину свою карточку.
Чайкинъ поблагодарилъ, посмотрѣлъ на карточку и, тронутый надписью на ней, еще разъ выразилъ свою благодарность.
И при видѣ этой самоотверженной дѣвушки, живущей по тому идеалу правды, который носилъ онъ въ своемъ сердцѣ, у Чайкина на душѣ просвѣтлѣло, и тоскливое настроеніе прошло.
— А вотъ, Чайкъ, примите отъ меня на память маленькій подарокъ!—И съ этими словами миссъ Дженъ вручила небольшую книгу въ переплетѣ.—Это Евангеліе! Вы читали его?
— Нѣтъ, миссъ Дженъ.
— Такъ почитайте, и я увѣрена, что вы такъ полюбите эту Божественную книгу, что будете часто прибѣгать къ ней за утѣшеніемъвъ вашихъ горестяхъ и сомнѣніяхъ. Нѣтъ лучше этой книги на свѣтѣ!—восторженно прибавила сидѣлка.
Чайкинъ бережно спряталъ въ ящикъ своего столика книгу и фотографію и сказалъ, что непремѣнно прочтетъ Еваигеліе.
Миссъ Дженъ замѣтила, что Чайкинъ не веселъ, и, присаживаясь въ кресло, сказала:
