Онъ во многомъ других, что былъ на корветѣ... Онъ чувствовалъ счастіе независимости и воли... И въ то же время какъ мила была ему далекая Россія!
Миссъ Нора замолкла. А Чайкинъ все еще сидѣлъ притихшій и точно зачарованный.
Гости хвалили миссъ Нору, а Чайкинъ, казалось, не находилъ словъ, и слезы стояли въ его глазахъ.
Наступило молчаніе.
Миссисъ Браунъ замѣтила настроеніе Чайкина и шепнула дочери;
— Какъ любитъ музыку этотъ русскій и какъ загрустилъ!
— Считаетъ себя одинокимъ!—отвѣтила, миссъ Нора.
Старый Вилькъ взглянулъ на новичка. И въ его обыкновенно суровомъ взглядѣ мелькнуло ласковое выраженіе.
Повидимому, Чайкинъ начиналъ нравиться этому молчаливому старому рабочему, который такъ хорошо аккомнанировалъ пѣвицѣ своими грубыми руками.
А Джемсонъ бросилъ изъ своей качалки:
— Ну, что, Чайкинъ? Понравилось, какъ ловко поетъ Нора? Этотъ громкій веселый голосъ янки словно бы пробудилъ Чайкина отъ грезъ.
— О, какъ хорошо!—восторженно и порывисто произнесъ онъ.
И застѣнчиво покраснѣлъ, стараясь скрыть свое волненіе, и не догадался поблагодарить миссъ Нору.
Молодая дѣвушка и безъ благодарности видѣла, какое сильное впечатлѣніе произвело ея пѣніе на Чайкина, и это восторженное восклицаніе, казалось, ей было пріятнѣе громкихъ похвалъ и аплодисментовъ.
Въ гостиной пробило девять, и гости поднялись, чтобъ уходить, пожавши руки хозяевъ.
Протягивая руку Чайкину, миссисъ Браунъ необыкновенно просто и задушевно проговорила:
— А знаете, что я пожелаю вамъ, Чайкинъ?
