Поваръ, видимо удивленный и тронутый, промолвилъ раздумчиво:
— Ишь вѣдь какія бываютъ на свѣтѣ дѣла!.. Нищій, а призрѣлъ сироту... Богатый и родного брата въ шею... Ловко!
— Жалостливый! — вставилъ и кухонный мужикъ, необыкновенно сосредоточенно и словно бы сердито слушавшій разсказъ Антошки.
— А ты вотъ что, Аѳанасій, — обратился къ мужику поваръ, — возьми-ка отъ мальчика письмо да снеси Дуняшѣ, пусть, молъ, самой барышнѣ передастъ, да у ней въ комнатѣ... Чтобы, значитъ, генералъ не провѣдалъ... Да оботри прежде руки-то... Письмо замараешь... Вотъ такъ... неси теперь Дуняшѣ... И лакеямъ не показывай...
Когда Аѳанасій ушелъ, поваръ ласково сказалъ Антошкѣ:
— Пока присядь, мальчикъ. Богъ дастъ, барышня не откажетъ помочь горемычному дяденькѣ... Она у насъ добрая... не похожа на отца... Тотъ вовсе какъ будто каменный! — прибавилъ, понижая голосъ, поваръ.
— Безпремѣнно поможетъ! — увѣренно подтвердилъ Антошка.
— Ты почему же полагаешь?
— Она разъ прислала двадцать пять рублей, быдто отъ отца... И велѣла въ письмѣ, ежели что, къ ней писать, а не къ отцу...
— Ишь ты! Папеньку своего не захотѣла оконфузить! — промолвилъ поваръ.
Въ скоромъ времени, вслѣдъ за кухоннымъ мужикомъ, въ кухню вошла молодая горничная Дуняша и велѣла Антошкѣ итти за собой.
