ку, и можетъ не писать больше писемъ къ разнымъ родственникамъ и бывшимъ знакомымъ. Какъ ни привыкъ онъ къ этой жизни, съ какимъ цинизмомъ нищеты ни эксплоатировалъ онъ близкихъ, а все же эта жизнь была отвратительна.
А теперь вотъ еще эти деньги!
Вѣдь онъ можетъ разстаться со своимъ нищенскимъ тряпьемъ, внушавшемъ ему самому отвращеніе, и одѣться прилично, не вызывая на улицѣ подозрительныхъ взглядовъ, можетъ завести бѣлье, переѣхать въ болѣе чистую и свѣтлую комнату и зажить съ Антошкой хорошо и уютно. У нихъ будутъ кровати съ хорошими тюфяками, крѣпкіе сапоги... Они будутъ каждый день обѣдать... Антошка станетъ ходить въ школу...
Это сознаніе неожиданнаго благополучія приводило „графа“ въ радостно-счастливое настроеніе, наполняя его сердце чувствомъ горячей благодарности къ виновницѣ такой рѣзкой перемѣны въ его жизни.
Ожидалъ ли онъ, что, на склонѣ его жизни, судьба смилуется надъ нимъ такъ великодушно и такъ таровато? Онъ проведетъ послѣдніе годы не нищимъ оборванцемъ и не одинъ, какъ перстъ, а съ этимъ славнымъ и добрымъ мальчикомъ, который заставилъ его вновь полюбить жизнь.
И „графъ“ проговорилъ, обращаясь къ Антошкѣ, который тоже очарованными глазами глядѣлъ на такое количество денегъ.
— А вѣдь все это точно въ сказкѣ, Антошка!
— Въ какой сказкѣ, графъ? — переспросилъ Антошка, не понимая, что хочетъ сказать „графъ“.
— Не называй ты меня графомъ, братецъ. Те-
