— А кормятъ хорошо? Сыта, по крайней мѣрѣ? — спросилъ „графъ“.
— Хорошо... Только въ постные дни не очень... Только вы объ этомъ никому не говорите, а то достанется! — опять шопотомъ проговорила Анютка.
— Кому жъ я буду говорить, дурочка! — ласково шепнулъ „графъ“ и, поглядѣвъ съ грустной улыбкой на Анютку, прибавилъ: — Ну и дрессируетъ же здѣсь васъ, бѣдненькихъ, моя кузина...
— Какая кузина?
— Да княгиня Моравская.
Анютка широко раскрыла глаза и видимо не повѣрила, что бы княгиня Моравская могла быть кузиной господину, который за панибрата съ Антошкой.
Однако она промолчала.
— Она часто бываетъ у васъ?
— Часто. Въ недѣлю два раза.
— И вы любите ее?
— Какъ же не любить? Она наша благодѣтельница. Мы за нее каждый день молимся.
— Гм... Похвально... Похвально! Кто же это заставляетъ васъ за нее молиться? — спрашивалъ „графъ“.
— Начальница.
— Эхъ, кузина... кузина! — прошепталъ сквозь зубы „графъ“, и по его губамъ скользнула ироническая улыбка.
„А вѣдь тоже думаетъ, что вырываетъ людей изъ когтей порока!“ — пронеслось у него въ головѣ.
Они поговорили еще съ Анюткой съ четверть часа и говорить больше рѣшителыю было не о чемъ. И Анютка, видимо успѣвшая заслужить себѣ
