„Графъ“ кивнулъ головой и проговорилъ:
— Стаканчикъ!
Проглотивъ стаканчикъ, онъ съ тѣмъ же небрежнымъ видомъ, съ какимъ, бывало, держалъ себя у Бореля или у Дюссо, кинулъ: — „за мной!“ и, дотронувшись до полей цилиндра, вышелъ на улицу.
Дождь лилъ немилосердно, и потому „графъ“ торопливо дошелъ до Офицерской и сѣлъ въ маленькую одноконную каретку-омнибусъ, которая повезла его по Казанской улицѣ до Невскаго. Оттуда онъ направился въ Большую Морскую и вошелъ въ подъѣздъ большого дома, гдѣ жилъ его братъ, тайный совѣтникъ Константинъ Ивановичъ Опольевъ.
Толстый раскормленный швейцаръ, съ отлично расчесанными холеными бакенбардами, которымъ могъ бы позавидовать любой директоръ департамента, съ нескрываемымъ презрѣніемъ оглядѣлъ „графа“ съ ногъ и до головы и хотѣлъ-было спровадить на улицу, какъ попрошайку, который не понимаетъ, куда лѣзетъ, какъ былъ рѣшительно пораженъ и озадаченъ высокомѣрнымъ тономъ, какимъ этотъ намокшій господинъ въ рыжемъ цилиндрѣ произнесъ.
— Эй... ты, швейцаръ!... Передай это письмо Константину Ивановичу... Да, смотри, немедленно...
Швейцаръ нехотя, съ брезгливой миной, протянулъ руку за письыомъ и съ умышленнымъ упорствомъ оглядывая костюмъ „графа“, проговорилъ не безъ презрительной нотки въ голосѣ:
— Если генералъ спроситъ, кто передалъ письмо, какъ сказать?
