пополнѣла; лице мое изъ бѣлаго и продолговатаго сдѣлалось смуглымъ и круглымъ; волосы прежде свѣтлорусые, теперь потемнѣли; думаю что батюшка не вдругъ узнаетъ меня. Я поѣхала одна, на перекладныхъ, взявъ съ собою въ товарищи одну только саблю свою и болѣе ничего.
Станціонные смотрители, считая меня незрѣлымъ юношею, дѣлали много затрудненій въ пути моемъ: не давали мнѣ лошадей часовъ по шести, длятого чтобы я что̀-нибудь потребовала — обѣдъ, чай или кофе; тогда являлись и лошади. Счетъ подавался, сопровождаемый этими словами: съ прогонами вотъ столько-то слѣдуетъ получить съ васъ! — Обыкновенно это бывала сумма довольно значительная, которую я и платила не говоря ни слова. Иногда не давали мнѣ лошадей и длятого чтобъ заставить нанять вольныхъ за двойные прогоны. О, эта дорога вселила въ меня и страхъ и отвращеніе къ почтовымъ станціямъ!
Я пріѣхала домой точно въ ту пору ночи, въ которую оставила кровъ отече-
пополнела; лицо мое из белого и продолговатого сделалось смуглым и круглым; волосы прежде светло-русые, теперь потемнели; думаю, что батюшка не вдруг узнает меня. Я поехала одна, на перекладных, взяв с собою в товарищи одну только саблю свою и более ничего.
Станционные смотрители, считая меня незрелым юношею, делали много затруднений в пути моем: не давали мне лошадей часов по шести, для того чтобы я что-нибудь потребовала — обед, чай или кофе; тогда являлись и лошади. Счет подавался, сопровождаемый этими словами: «С прогонами вот столько-то следует получить с вас!» Обыкновенно это бывала сумма довольно значительная, которую я и платила, не говоря ни слова. Иногда не давали мне лошадей и для того, чтоб заставить нанять вольных за двойные прогоны. О, эта дорога вселила в меня и страх и отвращение к почтовым станциям!
Я приехала домой точно в ту пору ночи, в которую оставила кров отече-
