пѣвъ ея, погрузилъ меня въ задумчивость: давно ли я была дома! въ одеждѣ пола своего, окруженная подругами, любимая отцемъ, уважаемая всѣми, какъ дочь градоначальника! Теперь я казакъ! въ мундирѣ, съ саблею; тяжелая пика утомляетъ руку мою, непришедшую еще въ полную силу. Вмѣсто подругъ, меня окружаютъ казаки, которыхъ нарѣчіе, шутки, грубый голосъ и хохотъ трогаютъ меня! Чувство, похожее на желаніе плакать, стѣснило грудъ мою! Я наклонилась на крутую шею коня своего, обняла ее и прижалась къ ней лицемъ!.. Лошадь эта была подарокъ отца! Она одна оставалась мнѣ воспоминаніемъ дней, проведенныхъ въ домѣ его! Наконецъ борьба чувствъ моихъ утихла, я опять сѣла прямо, и занявшись разсматриваніемъ грустнаго осенняго ландшафта, поклялась въ душѣ никогда не позволять воспоминаніямъ ослаблять духъ мой, но съ твердостію и постоянствомъ итти по пути мною добровольно избранномъ.
Походъ продолжался болѣе мѣсяца; новое положеніе мое восхищало меня; я на-
пев ее погрузил меня в задумчивость: давно ли я была дома! в одежде пола своего, окруженная подругами, любимая отцом, уважаемая всеми как дочь градоначальника! Теперь я казак! в мундире, с саблею; тяжелая пика утомляет руку мою, не пришедшую еще в полную силу. Вместо подруг меня окружают казаки, которых наречие, шутки, грубый голос и хохот трогают меня! Чувство, похожее на желание плакать, стеснило груд мою! Я наклонилась на крутую шею коня своего, обняла ее и прижалась к ней лицом!.. Лошадь эта была подарок отца! Она одна оставалась мне воспоминанием дней, проведенных в доме его! Наконец борьба чувств моих утихла, я опять села прямо и, занявшись рассматриванием грустного осеннего ландшафта, поклялась в душе никогда не позволять воспоминаниям ослаблять дух мой, но с твердостию и постоянством идти по пути, мною добровольно избранном.
Поход продолжался более месяца; новое положение мое восхищало меня; я на-
