думала, онъ осердился по обыкновенію; но сѣдой Татаринъ мрачно смотрѣлъ въ глубь лѣса и вздыхалъ. Я оставила его думать, какъ видно, о Хамитуллѣ, и хотѣла, закрывъ голову шинелью, лечь спать; вдругъ Якубъ оборотился ко мнѣ совсѣмъ: баринъ! мы ѣдемъ теперь черезъ тотъ самый лѣсъ, гдѣ такъ долго крылся и скитался Хамитулла!... гдѣ онъ наводилъ ужасъ на путниковъ однимъ только именемъ своимъ и мнимыми разбоями!... гдѣ его искали, преслѣдовали, и наконецъ поймали!... Бѣдный Хамитулла! видя его въ цѣпяхъ, я не вѣрилъ глазамъ своимъ. Онъ! добрый и честный человѣкъ, примѣрный сынъ, братъ, другъ!... въ цѣпяхъ за преступленіе!... за разбой!.. Какъ бы вы думали, баринъ, какое было это преступленіе, и какого рода разбои?... Хотите знать?» — Хорошо, Якубъ, разскажи. — «Я люблю говорить объ немъ; дивлюсь ему, и жалѣю о бѣдственной судьбѣ его со всѣмъ сердоболіемъ отца.... Да, я любилъ Хамитуллу какъ сына!
думала, он осердился по обыкновению; но седой татарин мрачно смотрел в глубь леса и вздыхал. Я оставила его думать, как видно, о Хамитулле, и хотела, закрыв голову шинелью, лечь спать; вдруг Якуб оборотился ко мне совсем: «Барин! мы едем теперь через тот самый лес, где так долго крылся и скитался Хамитулла!.. где он наводил ужас на путников одним только именем своим и мнимыми разбоями!.. где его искали, преследовали и наконец поймали!.. Бедный Хамитулла! видя его в цепях, я не верил глазам своим. Он! добрый и честный человек, примерный сын, брат, друг!.. в цепях за преступление!.. за разбой!.. Как бы вы думали, барин, какое было это преступление и какого рода разбои?.. Хотите знать?» — «Хорошо, Якуб, расскажи». — «Я люблю говорить об нем; дивлюсь ему и жалею о бедственной судьбе его со всем сердоболием отца… Да, я любил Хамитуллу, как сына!
