Ради Бога, молчи, отвѣчала я; можетъ быть, это будетъ что̀-нибудь изъ Тысячи и Одной Ночи: кто знаетъ, во что̀ можетъ превратиться нашъ хозяинъ?... Въ продолженіе этого разговора пришелъ хозяйскій братъ, и тоже сѣлъ за столъ; я не смѣла зачать говорить: недовольный видъ Ильинскаго и безпечная веселость обоихъ крестьянъ до крайности смѣшили меня; чтобъ не обидѣть добродушныхъ хозяевъ неумѣстнымъ смѣхомъ, я старалась не смотрѣть на Ильинскаго. Послѣ обѣда намъ подали кофе въ серебряномъ кофейникѣ, на прекрасномъ подносѣ, сливки въ серебряномъ горшечкѣ превосходной работы, и ложечку, фасона суповой разливальной ложки, тоже серебряную, ярко вызолоченную внутри. Все это поставили на столъ; оба хозяина просили насъ наливать для себя кофе по своему вкусу, и сѣли пить его съ нами вмѣстѣ. «Что̀ это значитъ! повторялъ Ильинскій; простой трактиръ, голыя стѣны, деревянные стулья, просто одѣтые люди — и прекрасный обѣдъ, превосходный кофе, фарфоръ, серебро, позо-
«Ради бога, молчи, — отвечала я, — может быть, это будет что-нибудь из Тысячи и одной ночи: кто знает, во что может превратиться наш хозяин?...» В продолжение этого разговора пришел хозяйский брат и тоже сел за стол; я не смела зачать говорить: недовольный вид Ильинского и беспечная веселость обоих крестьян до крайности смешили меня; чтоб не обидеть добродушных хозяев неуместным смехом, я старалась не смотреть на Ильинского. После обеда нам подали кофе в серебряном кофейнике, на прекрасном подносе, сливки в серебряном горшочке превосходной работы и ложечку фасона суповой разливальной ложки, тоже серебряную, ярко вызолоченную внутри. Все это поставили на стол; оба хозяина просили нас наливать для себя кофе по своему вкусу и сели пить его с нами вместе. «Что это значит?! — повторял Ильинский, — простой трактир, голые стены, деревянные стулья, просто одетые люди — и прекрасный обед, превосходный кофе, фарфор, серебро, позо-
