Закрываетъ въ небѣ солнце,
Заслоняетъ мѣсяцъ ясный.
Вотъ выходитъ мужъ изъ моря,
Богатырь изъ волнъ поднялся;
Не изъ очень онъ великихъ,
Не изъ очень также малыхъ:
Онъ длиною съ палецъ мужа.
Былъ покрытъ онъ мѣдной шапкой,
Сапоги на немъ изъ мѣди,
Руки въ мѣдныхъ рукавицахъ,
Мѣдный поясъ былъ на тѣлѣ,
И висѣлъ топоръ изъ мѣди
Съ топорищемъ только въ палецъ,
Съ лезвеемъ въ одинъ лишь ноготь.
Старый вѣрный Вейнемейненъ
Говоритъ слова такія:
«Ты не выглядишь мужчиной.
Богатырь ты самый жалкій».
Но едва сказалъ онъ это,
Взоръ едва къ нему направилъ,
Какъ тотъ мужъ вдругъ измѣнился,
Обратился въ великана:
По землѣ волочитъ ноги,
Головою держитъ тучи.
Зашагалъ потомъ онъ быстро,
Поднималъ онъ быстро ноги,
Подошелъ онъ къ корню дуба.
Топоромъ онъ дубъ ударилъ,
Лезвеемъ рубилъ онъ гладкимъ,
Разъ ударилъ и другой разъ,
Закрывает в небе солнце,
Заслоняет месяц ясный.
Вот выходит муж из моря,
Богатырь из волн поднялся;
Не из очень он великих,
Не из очень также малых:
Он длиною с палец мужа.
Был покрыт он медной шапкой,
Сапоги на нем из меди,
Руки в медных рукавицах,
Медный пояс был на теле,
И висел топор из меди
С топорищем только в палец,
С лезвием в один лишь ноготь.
Старый верный Вейнемейнен
Говорит слова такие:
«Ты не выглядишь мужчиной.
Богатырь ты самый жалкий».
Но едва сказал он это,
Взор едва к нему направил,
Как тот муж вдруг изменился,
Обратился в великана:
По земле волочит ноги,
Головою держит тучи.
Зашагал потом он быстро,
Поднимал он быстро ноги,
Подошел он к корню дуба.
Топором он дуб ударил,
Лезвием рубил он гладким,
Раз ударил и другой раз,
