зубахъ, толстый обрусѣлый французъ и проглядывалъ русскія полицейскія вѣдомости.
— Извините, милостивый государь, начала m-lle Галъяръ, конечно на родномъ своемъ діалектѣ. Я здѣсь одна… пріѣхала недавно… въ чужомъ городѣ…
— Что же вамъ угодно? нѣсколько сухо вопросилъ ее соотечественникъ, предполагая съ ея стороны просьбу касательно россійской звонкой монеты.
— Я бы желала избрать себѣ какой нибудь родъ дѣятельности… Не можете ли вы мнѣ присовѣтывать?
Лицо француза нѣсколько прояснилось, и тонъ голоса сдѣлался мягче.
— Что же именно хотите вы? спросилъ онъ.
— Что нибудь — мнѣ это рѣшительно все равно…
— Однако?
— Это довольно затруднительно сказать, что именно… ну хоть dame de comptoir, или… или я не знаю что!
— Или — извините за откровенность —
зубах, толстый обруселый француз и проглядывал русские полицейские ведомости.
— Извините, милостивый государь, — начала m-lle Галъяр, конечно на родном своем диалекте. — Я здесь одна… приехала недавно… в чужом городе…
— Что же вам угодно? — несколько сухо вопросил ее соотечественник, предполагая с её стороны просьбу касательно российской звонкой монеты.
— Я бы желала избрать себе какой-нибудь род деятельности… Не можете ли вы мне присоветовать?
Лицо француза несколько прояснилось и тон голоса сделался мягче.
— Что же именно хотите вы? — спросил он.
— Что-нибудь — мне это решительно всё равно…
— Однако?
— Это довольно затруднительно сказать, что именно… ну хоть dame de comptoir, или… или я не знаю что!
— Или — извините за откровенность —
