ны глядя, это, должно быть, было очень умилительное зрѣлище: пишущій Соломонъ и я, въ нѣкоторомъ родѣ, пропагандирующій Соломона, за одною и тою же опрокинутою кадушкой, — недурной сюжетъ для юмористической каррикатуры.
Окончивъ свое дѣло, приказалъ я принести на веранду охапки двѣ сѣна или соломы, надулъ свою каучуковую подушку и, снявъ съ себя лишнія вещи, растянулся было на душистомъ сѣнѣ, мечтая, съ какимъ удовольствіемъ засну сію минуту, какъ вдругъ:
— Капитанъ! сшьто это?.. Ви, кажется, уже спать хочете?
— Полагалъ бы, да и вамъ рекомендую тоже.
— Ой, нѣтъ, минѣ ещо надо записать кой-какого распораженью… Дѣло… дѣло на прежде всего, знаетю…
— Это успѣете и завтра.
— Зачэмъ завтра… Завтра я чуть свѣтъ уже въѣду.
— Ну, въ такомъ случаѣ, прощаюсь заранѣе. Счастливый путь, или покойной ночи, какъ хотите.
ны глядя, это, должно быть, было очень умилительное зрелище: пишущий Соломон и я, в некотором роде, пропагандирующий Соломона, за одною и тою же опрокинутою кадушкой, — недурной сюжет для юмористической карикатуры.
Окончив свое дело, приказал я принести на веранду охапки две сена или соломы, надул свою каучуковую подушку и, сняв с себя лишние вещи, растянулся было на душистом сене, мечтая, с каким удовольствием засну сию минуту, как вдруг:
— Капитан! сшьто это?.. Ви, кажется, уже спать хочете?
— Полагал бы, да и вам рекомендую тоже.
— Ой, нет, мине ещо надо записать кой-какого распораженью… Дело… дело на прежде всего, знаетю…
— Это успеете и завтра.
— Зачэм завтра… Завтра я чуть свет уже въеду.
— Ну, в таком случае, прощаюсь заранее. Счастливый путь, или покойной ночи, как хотите.
