барыня-то эта, Финтусъ по фамиліи, тоже всѣмъ извѣстна, что зря въ Финляндію не ѣздитъ: какъ съ кѣмъ поѣхала, значитъ, ейный хахаль… Ну, конечно, барышня слегла. И влюблена, да и обидно!..
— Въ любви какія же обиды?
— Ну, этого не скажи. Другія въ любви еще больше обижаются. Да возьми хоть меня: я бы эту Финтусиху живо кислотой облила.
— Въ Сибирь бы и прогулялась, — замѣтила кухарка.
— Ничего не прогулялась бы! Теперь женщинъ всегда за это оправдываютъ.
Рѣзкій звонокъ изъ комнаты прервалъ бесѣду. Горничная рванулась съ мѣста, схватила какія-то салфетки, стукнулась объ косякъ, сказала: „о, чтобъ васъ!“ — и быстро затопотала уже вдали коридора.
Ксюша такъ живо вспоминала лицо Катерины Петровны съ наморщеннымъ носомъ и то исчезавшимъ, то разгоравшимся неровнымъ, нѣжнымъ румянцемъ! Ей казалось, что вся эта исторія съ уѣхавшимъ женихомъ не такъ пуста и смѣшна, какъ думала Быковская горничная. Сама бы Ксюша заболѣла отъ обиды, а тутъ барышня, да еще такая гордая!
Ксюша вынула карточку Евграфа Семеновича и долго на нее смотрѣла. Хотя по простодушному лицу фруктовщика вовсе нельзя было предположить, что онъ способенъ уѣхать въ Финляндію съ какой-нибудь г-жей Финтусъ, но Ксюша, очевидно, не особенно была въ немъ увѣрена, потому что все хмурилась, глядя на изображеніе, потомъ вздохнула и спрятала карточку въ комодъ. Тутъ же лежало и Аврорино платье. Дѣвушка не чувствовала никакой радости оттого, что теперь ей
барыня-то эта, Финтус по фамилии, тоже всем известна, что зря в Финляндию не ездит: как с кем поехала, значит, ейный хахаль… Ну, конечно, барышня слегла. И влюблена, да и обидно!..
— В любви какие же обиды?
— Ну, этого не скажи. Другие в любви еще больше обижаются. Да возьми хоть меня: я бы эту Финтусиху живо кислотой облила.
— В Сибирь бы и прогулялась, — заметила кухарка.
— Ничего не прогулялась бы! Теперь женщин всегда за это оправдывают.
Резкий звонок из комнаты прервал беседу. Горничная рванулась с места, схватила какие-то салфетки, стукнулась об косяк, сказала: „о, чтоб вас!“ — и быстро затопотала уже вдали коридора.
Ксюша так живо вспоминала лицо Катерины Петровны с наморщенным носом и то исчезавшим, то разгоравшимся неровным, нежным румянцем! Ей казалось, что вся эта история с уехавшим женихом не так пуста и смешна, как думала Быковская горничная. Сама бы Ксюша заболела от обиды, а тут барышня, да еще такая гордая!
Ксюша вынула карточку Евграфа Семеновича и долго на нее смотрела. Хотя по простодушному лицу фруктовщика вовсе нельзя было предположить, что он способен уехать в Финляндию с какой-нибудь г-жей Финтус, но Ксюша, очевидно, не особенно была в нём уверена, потому что всё хмурилась, глядя на изображение, потом вздохнула и спрятала карточку в комод. Тут же лежало и Аврорино платье. Девушка не чувствовала никакой радости оттого, что теперь ей
